Двести лет вместе. Часть первая

Интересно отметить, что почти никто из еврейских революционеров тех десятилетий не пошёл в революцию от нищеты и бедности, большинство – из зажиточных семей. (В трёх биографических томах Российской Еврейской Энциклопедии немало таких примеров.) Только Павел Аксельрод был из совсем бедной семьи и, как уже упомянуто, послан кагалом в казённое училище лишь для отбытия неизбежной развёрстки. (А затем уже естественно подался в могилёвскую гимназию, потом в нежинский лицей.) Из зажиточных купеческих семей происходили Натансон, Лев Дейч, Иосиф Аптекман (в роду его – много талмудистов, знатоков Закона, как и все дяди его); А. Хотинский, Г. Гуревич, Семён Лурье (семья его считалась даже «среди евреев… «аристократами», и «маленького Шимона тоже предназначали в раввины», но под влиянием волны просветительства его отец Герц Лурье отдал сына в гимназию»: пусть станет профессором); первая итальянская марксистка Анна Розенштейн (с детства окружена гувернантками, иностранными языками), трагические Моисей Рабинович и Бети Каменская, Фелиция Шефтель, чернопеределец Иосиф Гецов, и многие другие. – Ещё и Христина (Хася) Гринберг, «из ортодоксальной зажиточной купеческой семьи», в 1880 «примкнула к «Народной воле»… была хозяйкой конспиративной квартиры; участвовала в подготовке покушений на императора Александра II, в 1882 – хозяйка подпольной динамитной мастерской», впрочем, отделалась только ссылкой[738]. – Не из бедной семьи была и Фанни Морейнис, также «участница подготовки покушений на Александра II», отбыла 2 года каторги в Карийской тюрьме[739]. Были – из раввинских семей, как будущий доктор философии Любовь Аксельрод («Ортодокс»), Ида Аксельрод. – Или из мещан, но достаточно состоятельных, когда сына отдают в гимназию, – как Айзик Арончик (после реального училища он поступил в петербургский институт инженеров путей сообщения, но затем покинул его для революционной работы), Александр Бибергаль, Владимир Богораз, Лазарь Гольденберг, братья Левентали. – Нередко мелькает в биографиях и привилегированная Военно-Медицинская Академия – у Натансона, Бибергаля, будущего антиреволюционера Исаака Павловского, М. Рабиновича, А. Хотинского, Соломона Чудновского, случайно попавшего в эти круги Соломона Аронзона, и других[740].

Стало быть, двигала ими не материальная нужда, а сила убеждения.

Небезынтересно, что в еврейских семьях от этого ухода молодых в революцию или редко или вовсе не наблюдался разрыв «отцов и детей». «Отцы» не слишком нападали на «детей», как это раскалывало тогда христианские семьи». (Хотя Геся Гельфман ушла из ветхозаветной традиционной семьи тайком.) «Евреи-«отцы» часто вовсе не являлись антагонистами… «детей». Таков был, например, Герц Лурье; ещё более – киевский доктор Исаак Каминер: вся его семья участвовала в революционном движении 70-х годов, и сам он «в качестве «сочувствующего»… оказал немало услуг» революционерам, женихами трёх его дочерей стали три революционера. (А в 90-е годы – доктор примкнул к сионизму, стал другом Ахад-Гаама.)[741]

И никак нельзя первым еврейским революционерам 70-х годов XIX века приписывать мотивы исконно антирусские, как это сегодня представляется некоторым в России. Отнюдь.

Началось всё с того же «нигилизма» 60-х годов. «Примкнув в России к «гойскому» просвещению» и зачитываясь русской литературой, «еврейская молодёжь вскоре затем присоединилась также и к наиболее передовому» тогда нигилизму – и тем легче, что прочь от заветов еврейской старины. Даже «фанатик-«ешиботник», погружённы[й] в изучение талмуда» после «двух-трёх бесед с ним нигилиста» – расставался и с «патриархальными взглядами», и даже с внешностью. – «При незначительном даже прикосновении к «гойской» грамотности», едва «сделана брешь в его (даже набожного еврея) ортодоксальном мировоззрении, он способен идти дальше до самых крайних пределов»[742]. Эти молодые евреи – тут же сразу и были захвачены всемирными идеалами: как все люди вот станут братья и при одинаковом у всех благосостоянии. Грандиозность задачи: освободить всё человечество от бедности и рабства!

А тут ещё – и русская литература. Павла Аксельрода воспитали в гимназии – Тургенев, Белинский, Добролюбов (а уже потом Лассаль повернул его прямо к революции). Аптекман увлекался Чернышевским, Добролюбовым, Писаревым (ещё и Боклем). Лазарь Гольденберг начитался тех же Добролюбова, Чернышевского, Писарева, Некрасова, а Рудин – пленил его тем, что умирает на баррикадах. Соломон Чудновский, большой поклонник Писарева, плакал от его смерти. Из русской литературы вырос и нигилизм Семёна Лурье. Да у многих так шло, не считано и не пересказано.

Но сегодня, за вековым отстоянием, мало кто помнит окраску этого первого в России движения еврейской молодёжи. «На еврейской улице» тогда не было никакого серьёзного политического действия; а на русской – начиналось Народничество. Так – и «влиться в русское освободительное движение»![743] И это влитие насколько же было облегчено, увлечено русской литературой и радикальной публицистикой.