– Потрясающе, – вымолвил Клеммен совершенно искренне. Под мозаичным куполом (по словам Д., изготовленным из горного хрусталя) находилась горка (должно быть, изображение подлинной горы), на поверхности которой росли крохотные деревья. Собственно цветник занимал периметр купола, и росли там, как понял молодой ненгор, исключительно экзотические растения.
– Этой горы здесь нет, – заметил монах, явно довольный произведённым впечатлением. – Мы все помним её, по легендам… Унэну, моему предшественнику, пришлось немало потрудиться, чтобы воссоздать её образ.
– Как живые, – удивлённо склонился Клеммен над крохотной сосной. Иголки у неё были лишь немногим меньше, чем у полноценных сородичей, а ростом сосенка едва ли в ладонь.
– Они и есть живые, – подтвердил несколько уязвлённый У-Цзин. – Искусство выращивать их известно и здесь, только считается отчего-то тайным.
Клеммен медленно обходил горку, заворожённый необычной иллюзией. Словно он смотрит на подлинную гору, что расположена в километре-другом поодаль. Казалось даже, что по крутым склонам медленно сползают обрывки облаков, рассыпаясь по пути на клочья тумана. Тут он заметил краем глаза какое-то движение и вздрогнул. Садовник (судя по одежде), стоявший к нему спиной, сосредоточенно подстригал небольшими ножницами пышный розовый куст. Монах тоже заметил движение.
– О, как кстати! – просиял он. – Сейчас я вас познакомлю. Смотри, Клеммен, какие чудеса можно сотворить при помощи одного только трудолюбия. Вот кому я обязан таким цветником.
Садовник обернулся, опуская ножницы и приглаживая рукой непослушную прядь волос.
Карие глаза и золотистые волосы ничуть не потеряли в убойной силе.
У-Цзин не заметил, как вздрогнул и онемел его ученик.
– Прошу любить и жаловать. Клеммен, это Андари, превратившая пустырь в храм великолепия. Андари, это Клеммен, мой новый ученик…
Тут монах обнаружил, что речи Клеммен лишился, не только следуя обязательной вежливости.
Очнувшись, Клеммен ощутил, что руки его сами собой опускаются, как положено в подобных ситуациях; тело само собой выпрямилось (вызвав негодующий протест спины), а голова склонилась, что, наконец-то, позволило отвести взгляд от этих глаз.
– Очень приятно.
– Очень приятно.
– Пойду-ка я чай заварю, – неожиданно заторопился монах. – Жду вас обоих в беседке.
– Превосходный цветник, – произнёс, наконец, Клеммен, когда стало ясно, что первым нарушить молчание полагается ему. – Никогда ничего подобного не видел.
Так оно и было на самом деле.
– Здесь много интересного, – ответила Андари. – У здешнего владельца прекрасный вкус.
И повела его по причудливо извивающимся тропинкам. Оранжерея была огромной; кто бы ни был упоминавшийся Унэн, сооружение это он воздвиг с тщательностью и любовью.
Клеммен неожиданно понял, что имеет дело совсем с
И глаза. Без неизменной льдинки на дне. И речь. Она рассказывала разные разности, шутила, искренне гордилась своей работой, время от времени брала собеседника за руку…
…что продолжало удерживать Клеммена в состоянии непрекращающегося забытья. Сладкого забытья…
Прошла четверть часа, но для ненгора она сжалась в одно долгое мгновенье.
…Только когда монах поймал его, направляющегося в сторону беседки, Клеммен осознал, что по-прежнему в тренировочной одежде, а она, как ни крути, мало подходит к моменту. Смущаться было уже поздно, но переодеться всё же стоило. Хотя бы из уважения к чаю.
– Полагаю, путь сюда неблизкий, – произнёс Клеммен, когда они вышли за ворота монастыря.
Андари вновь стала
– Неподалёку живут мои родственники, – ответила девушка. – Когда работаю здесь, останавливаюсь у них.
– Цветник просто великолепен, – повторил он в тысячный раз. Тут на него что-то нашло, и он воровато оглянулся. Монах стоял к ним спиной, беседуя с привратником. Очень хорошо! Клеммен извлёк из кармана неоконченную статуэтку, что вырезал сегодня, и на открытой ладони протянул её Андари.
Та осторожно взяла фигурку, повернула из стороны в сторону, тихонько рассмеялась. Позади что-то скрипнуло и Клеммен, вздрогнув, обернулся. У-Цзин заканчивал разговор.
На ладонь его опустилось что-то холодное.