<…> 24 июня мы, участники парада, были приглашены в Кремль на прием к руководителям партии и правительства. Прием прошел в исключительно сердечной обстановке. Особенно запомнились мне два момента.
Мы, старые соратники по 1-му Прибалтийскому и 3-му Белорусскому фронтам, сидели рядом за праздничным столом. Были провозглашены тосты за советский народ и его славные Вооруженные Силы, за партию и правительство, за Верховного Главнокомандующего, за командующих фронтами и армиями. В тосте за командующего и командармов 1-го Прибалтийского фронта командующий 51-й армией генерал-лейтенант Я. Г. Крейзер был назван генерал-полковником. Иван Христофорович Баграмян объяснил нам, что это не ошибка. Когда во время парада он представлял Верховному Главнокомандующему своих командармов — генерал-полковников И. М. Чистякова, А. П. Белобородова, П. Г. Чанчибадзе и генерал-лейтенанта Я. Г. Крейзера, Сталин спросил:
— Почему товарищ Крейзер до сих пор генерал-лейтенант? Его армия хорошо воевала — и на юге, и у вас, в Первом Прибалтийском фронте.
Иван Христофорович охарактеризовал Крейзера как одного из достойнейших командармов, напомнил о стойкости армии в жестоких боях под Шяуляем, о ее блестящем прорыве к Балтийскому побережью. Иосиф Виссарионович молча выслушал Баграмяна, и в тот же день Якову Григорьевичу Крейзеру было присвоено звание генерал-полковник.
На приеме был произнесен тост за советских артиллеристов, за командующих артиллерией фронтов. Мы подошли к столу, где сидели руководители партии и правительства, представились по очереди Верховному Главнокомандующему. Признаюсь, я очень волновался.
— Здравствуйте, товарищ Хлебников, — просто и сердечно сказал Сталин. — Позвольте лично поздравить вас с победой. Что вам налить?
Неожиданно для себя я ответил:
— Водочки, товарищ Сталин! Он улыбнулся:
— Водочки-то у меня нет. Только вино. Придется одолжить у Михаила Ивановича Калинина. — И, оборотившись, к сидящему рядом Калинину, сказал: — Налей, пожалуйста, артиллеристу, Михаил Иванович. Михаил Иванович налил мне бокал, а Иосиф Виссарионович продолжал:
— Как это ваши молодцы-артиллеристы ее пьют…Чиста, говорят, как слеза божьей матери, крепка, как Советская власть, — так ведь?
— Вы и это знаете, товарищ Сталин? Он кивнул: — Знаю. Положено знать. Молодцы они, наши солдаты, —
негромко добавил он. — Твердый народ. Давайте выпьем за них, за ваших артиллеристов, и за ваше здоровье!
Я был растроган. В знаменательный день на торжественном приеме Верховный Главнокомандующий мыслью и словом опять и опять обращался к рядовым солдатам.
Приехав в Москву в июне 1945 года, я пошел в Большой театр послушать оперу. Вдруг появляется товарищ в военной форме.
— Вас просят немедленно прибыть в Кремль, — сказал он.
У подъезда ждала машина. Через несколько минут мы вместе с этим военным уже входили в подъезд одного из дворцов Кремля. В небольшом зале за общим столом ужинала группа людей. Среди них Сталин, Молотов и некоторые другие члены Политбюро, а также Берут, Осубка-Моравский, несколько незнакомых мне лиц. Ужин подходил к концу. Пригласили в соседнюю комнату, где мы за отдельными столиками пили кофе. За нашим столиком оказался очень разговорчивый профессор из Кракова.
— Здесь происходит что-то вроде сватовства, — сказал профессор. — Посмотрим, удастся ли соединить огонь и воду.
Оказалось, что цель этой встречи — объединение двух противоположных лагерей. Среди присутствующих находился С. Миколайчик — бывший премьер-министр польского правительства в эмиграции, который собирался войти в состав правительства Народной Польши в качестве заместителя премьер-министра.
Вскоре ко мне подошел Молотов.
— Возьмите, пожалуйста, рюмку, вас просит товарищ Сталин, — сказал он. С рюмкой ликера направился к Сталину.
— Я провозглашаю тост за Народную Польшу, — сказал Сталин, чокаясь с Берутом, Осубка-Моравским и Миколайчиком, — и за ее соседей: Советскую Россию, Советскую Украину, Советскую Белоруссию и Советскую Литву! — И он чокнулся с нами, представителями этих республик.
Между Советским Союзом и возрожденной Польшей установились новые отношения взаимного доверия, дружбы и сотрудничества.
Москва санкционировала наше предложение о подготовке конференции в районе Потсдама. Дали свое согласие на проведение конференции в этом районе англичане и американцы.
<…>
В помещении дворца, где должна была проходить конференция, капитально отремонтировали 36 комнат и конференц-зал с тремя отдельными входами. Американцы выбрали для апартаментов президента и его ближайшего окружения голубой цвет, англичане для У. Черчилля — розовый. Для советской делегации зал был отделан в белый цвет. <…>