Движение образует форму

…Весь зал с цветами был очень хорош. Хотелось копировать буквально все, но служитель сидел как приклеенный, и я пошла дальше. Музей вдруг кончился (о существовании других этажей, где в это время рисовали наши, я не догадывалась). В парке через дорогу плюхнулась на ближайшую скамейку — перевести дух и подумать, что делать дальше. Больше всего хотелось поехать в гостиницу, упасть на кровать, зарыться носом в подушку и, не успев расплакаться, заснуть до утра. Но тогда в Амброзиану уже не попасть: в понедельник все музеи закрыты. Взяла себя за шкирку и потащилась в метро. Вышла у Дуомо. Толпа туристов и дядька с автоматом на входе отбили всякую охоту заходить внутрь. Витраж, правда, светился очень заманчиво, но толпа с дядькой победили, и я пошла искать Амброзиану. Снова заблудилась (по-другому не умею) и к музею пришла незадолго до закрытия.

Дотронуться до тяжелой двери было страшно: вдруг не пустят, прогонят, да еще на непонятном языке? И как же хорошо, что я ее все-таки открыла! (А могла ведь запросто повернуться спиной и уйти…)

Такое было со мной только в Музее Ван Гога в Амстердаме. Когда перед цветущим миндалем хотелось упасть на колени, и плакать, и смотреть, смотреть… Врасти в картину, остаться там навсегда, стать миндальной веткой, кусочком голубого неба — чем угодно, только не возвращаться…

Мадонны… Написанные по одному канону и все разные. Здорово рассматривать их лица. Медленно, как альбом со старыми, дореволюционными фотографиями… Картина с распятой лягушкой. Холод в спине…

Зал Брейгеля. Цветы на черном фоне…

Музыкант Леонардо… Смотрю долго и пристально, не могу оторваться. Несколько раз ухожу и снова возвращаюсь. Смотритель встречается со мной взглядом и улыбается понимающе…

Последний зал. Библиотека с набросками Леонардо. Сверху глядят на тебя портреты тех, кто имел отношение к этому месту почти тысячу лет назад. Тихо поет хор. Уйти невозможно. Остаться в этом зале навсегда — больше мне в тот момент ничего не нужно…

<…> Ярмарка из Porta Romana уехала — и я едва узнала окрестности. В лавке зеленщика купила персики, клубнику и почему-то зеленый инжир и шла домой. В голове пел хор из Амброзианы. Лечь на кровать, закрыть глаза — и в тот зал… Или к Брейгелю с цветами. (Интересно, помнила о них Фридл, когда писала свой букет, подаренный на последний день рождения?)

— Аня, оглянись! Мы здесь!