Движение образует форму

В самолете пытаюсь рисовать по памяти — и снова провал. Сейчас, как только закрываю глаза, вижу Лену в черно-коричневом платье с рюкзаком за плечами. Лицо, волосы, руки… А нарисовать не могу. Какая же я дура, что сдала в багаж пастельные карандаши. Ими хоть цвет удалось бы сохранить, хотя бы пятна — их легче передать, чем форму. Ведь через несколько дней картинка исчезнет: память не всесильна… И что я тогда буду делать — не представляю. То есть представляю, конечно, да и фотографии остались, пусть и неудачные, но того, что есть сейчас и было в эти несколько дней, уже не будет…

Облака после заката из желто-оранжевых превращаются в зеленые, потом в фиолетовые и, наконец, чернеют. Но пастель летит в багаже — буду спать.

13 июля

Дети доели печенье, не лопнули и спят сладко. Накладываю на лицо маску Мертвого моря и вижу Ленины усталые глаза, улыбку — широкую, во весь рот, малиновую звездочку сосудов и серые лямки рюкзака на плечах. Завтра утром мы уедем в деревню. Начнется совсем другая жизнь. До осени».

Из моего дневника двадцатилетней давности

Состояние совершенно дурацкое. С утра прочла все русскоязычные газеты. Выяснила свой характер по почерку, ментальность — по компьютерной программе и чего ждать от будущей недели — по гороскопу.

Большие и несбыточные планы отодвигаются в далекое и неопределенное будущее. Прочла, что какая-то голливудская звезда собирается ставить фильм о Шоа, — подумала, не послать ли туда заявку на фильм. Например, о девушке-поэтессе из лагеря Михайловец, которая умерла там от тифа, восемнадцатилетней, а ее возлюбленный погиб при попытке бежать морем из Одессы. Стихи, любовь, красота. Или о Шарлотте Саломон, там все готово. Она все написала и нарисовала. К тому же ее возлюбленный жив, дает уроки по постановке голоса. Фридл не возьмут. У нее в Терезине не было любовных историй.

Шарлотта — это Голливуд. Цепь семейных самоубийств, вылеты из окна (мама, бабушка), когда никто не в силах удержать — ни няньки, ни сторожа.

Образ ее возлюбленного Даберлорна, пережившего Первую мировую, вылезшего из-под трупов. Сам полутруп, он снимает с себя «посмертную» маску: вот так бы он выглядел, если бы его убили. Он обожает мачеху Шарлотты, знаменитую оперную певицу, называет ее Мадонной. Даберлорн — ницшеанский человек с выпестованной им самим свободой воли. Декадентская Европа. Лиловые сумерки. Эстетика, которая не спасает от хаоса. После безответной любви к Даберлорну Шарлотта встречает молодого человека на юге Франции, где она укрывается. Нормальный роман, беременность. И все обрывается — их депортируют в Освенцим и уничтожают.

Позавчера мне один знакомый сказал, что женщины не могут писать настоящую прозу, поскольку их мышление не парадоксально. Наверно, он прав. У меня все очень связано с реальным проживанием жизни, на это уходят все силы, чтобы соответствовать, вести себя достойно. А внутри бунт. Маниакальная идея побега. Куда — непонятно, да хоть в Китай. Сменить фамилию. Прожить еще одну жизнь.

В младенчестве меня выронили из кузова грузовика. К огромной радости моих родителей, я на этот полет не отреагировала — спала, упакованная в одеяло. Связано ли это с идеей побега?

Написать диссертацию по детским журналам из гетто Терезин. Большая тема. По-английски! Это слишком. Не хватит терпения.

Написать роман о Фридл. Кишка тонка. И нет условий — ни одиночества, ни угла какого-то, где было бы уютно, тепло, где бы мысли не мерзли.

Написать проекты к выставкам, разослать повсюду.

Время идет, я им не управляю. Расплата за самообман, за фору, которую получила в детстве?