Движение Rapid Eye

В таком климате неудивительно, что Искусству пришлось обратиться внутрь самого себя, чтобы проиллюстрировать перекрестное опыление желаний и потребностей и то, как они становятся обманчивы на арт-рынке (рынок, без сомнения, созданный Соннабенд, в мире, сотворенном Граффом, вершина авангарда). Тот же самый арт-рынок, что через присвоение и уход в сторону стал якобы последним путем индивидуалиста, по которому он шагал к своей утопии усовершенствованной реальности.

«Плагиат», таким образом, стал словом, занимавшим умы — если не языки — многих художников в конце 80-х. Основная идея, я полагаю, была довольно проста (если в этом была сознательная цель, то это не было даже по сути выражено). Идея заключалась в демократизации искусства — всякий может скопировать или позаимствовать; способность развенчать — внутренняя ценность, присущая искусству, оказалась под вопросом из-за происхождения используемых материалов; а также напасть на древнюю отговорку артистического мира о «творческой личности». Снова визуальное искусство борется за то, чтобы приблизится к литературе. Творческий плагиат широко использовался в литературе на протяжении веков (с благой целью поиска ассоциаций, ссылок, иронии и вдохновения, эта книга, которую вы читаете, бесстыдно плагиаторствует из каждой книги или журнала, который я когда-либо читал). Гораздо позже музыкальный мир тоже стал вопиюще повторять свои слуховые отходы, вследствие наступления сэмпловых технологий и через творчество таких музыкантов 70-х, как Брайан Ино, Дэвид Бирн и шеффилдский «Кабаре Вольтер», и позднее возникшими скрэтчингом, хаусом и эйсидом, ныне музыкальные чарты — одна огромная нарезка ранее придуманных идей, слов, связей и риффов. «Авангардные» художники не далее как в 1988 году решили, что современное искусство повально увлеклось плагиатом, и это решение вылилось в широко разрекламированный Фестиваль Плагиата, который проходил одновременно в Лондоне, Мэдисоне и Сан-Франциско в январе и феврале 1988 года.

Провидцы артистического мира могли бы многое сказать о субъекте и выразить свою проницательность в извращенно традиционных формах. Лондонское отделение выставки состояло из объектов, которые были найдены и подготовлены Саймоном Дикесоном, Эдом Бакстером и Энди Хоптоном. Молоток, подвешенный над стеклом; секция деревянной изгороди, приделанная к стене галереи; серия почтовых открыток, выставленная с колючей проволокой вокруг них (курсив мой) и — творение, выбранное для подчеркивания происходящего — «главное послание шоу» — чучело птицы, сидящее на тележке из супермаркета. (Супермаркет, между прочим, считается глубоким и, в чем-то остроумным, лейтмотивом среди социально активных художников). Хотя такие фестивали пытаются поднять вопросы об обычных субъектах Капитализма, Предметов Потребления, Индивидуальности и жизни, арт-форум, на котором поднимаются такие темы, сводит эти вопросы к удобству неопределенности и поверхностности, при ошибочном предположении о превосходстве. (В этой выставке нет ни следа наглости или остроумия Кунса, ни техники, ни даже оригинальности). У автора данного текста этот раболепно используемый материал вызвал лишь один вопрос к дирекции — где здесь ближайший выход. Или, точнее, ближайшая дверь.

Самые убедительные идеи такой выставки не в том, какие материалы использованы или каковы могут быть зрительские интерпретации, ни даже планируемый эффект. Главная идея здесь в словах, таких, как «найдены», «оформлены», «подвешены», «приделаны». Несмотря на тему фестиваля — ироническая неоригинальность и искусство-для-всех, слова заметает песок и открывается подлинная история. Слова, выбранные художниками, которые по-прежнему намекают, что собиратель и оформитель предметов — все еще важный фактор. Определение реальности все еще редактируется. Ассистент — все еще Художник.

Цензор. Такие художники, как Стюарт Хоум и Иштван Кантор, решают проблемы, неотъемлемые от участия в «творческом индивидуальном» поиске изобразительного искусства, изобретая фальшивые, либо составные имена (составное имя — единый псевдоним, которым подписывается работа группы единомышленников. Имя, принятое Хоумом и другими — «Карен Элиот»; Кантор — сооснователь неоистского движения — пользуется более известным псевдонимом «Монти Кэнтсин»). Практика, может быть и полезная, но сомнительная, поскольку неизбежно задумываешься о том, что использование составных имен также может рассматриваться, как стремление снять с себя ответственность, и может помешать личностному самовыражению. К тому же, люди, называющие себя художниками, перекомпилируют идеи, которые давным-давно используются в других областях. Создание произведений под коллективными групповыми именами и псевдонимами стало общепринятой нормой в Музыке, Театре и Литературе с давних пор. Важность авангарда в мире визуального искусства, только теперь полностью согласившегося с идеей анонимности и коллективной ответственности за работу, возможно заслуживает внимания.