Двое

Ужасно эта рана не выглядит, но позвоночник все равно продирает озноб. Это небольшая черная дырка, словно Булату в кожу вдавили окурок. Только окурок не оставляет таких глубоких следов. 

— Извините… 

Забыв о том, что обещала не шуметь, я бегу в туалет и дергаю хромированный смеситель. Губы и руки трясутся. Я не настолько глупая. Дырка — это след от пули. 

Чтобы привести себя в чувство, зачерпываю воду в ладони и прикладываю к лицу. Булата пытались убить. Булата, без которого я не могу жить, пытались убить.

Не знаю, сколько времени я провожу, разглядывая  свое отражение в зеркале над умывальником, но когда я покидаю туалет, медсестры в палате уже нет. Булат снова полусидит, взгляд устремлен на меня.

— Здравствуй… — не зная, как замаскировать свой недавний шок, я неловко киваю себе за спину. — Медсестра делала перевязку, поэтому я…

— Я видел. Разглядела?

Не могу я ему врать, да и нужно ли. 

— Да, — я подхожу к кровати и вцепляюсь в спинку стоящего стула. — В тебя стреляли, да? Не было никакой аварии.

— Сейчас слушай внимательно, Таисия, — голос Булата звучит совсем как раньше: требовательно и твердо. — Про это знают всего несколько человек. Так и должно остаться. Поясню, чтобы ты понимала всю степень серьезности: хирург, оперировавший меня, может лишиться работы, а у меня будут большие проблемы. 

Я киваю так резко, что в шее что-то неприятно щелкает.

— Я поняла, поняла… Не волнуйся. Клянусь своим здоровьем, что от меня никто ничего не узнает.

Булат пытает меня взглядом несколько секунд, после чего черты его лица расслабляются, и он откидывается на подушку. Я так о многом хочу его спросить. Например, как мне уснуть, зная, что в него стреляли, и что произошло с теми людьми? Их нашли? Наказали? Как мне жить, если такое когда-нибудь вновь повторится? И где носит Карину? Почему она ни разу не появилась?

Но я не спрашиваю и вместо этого лезу в пакет, чтобы Булат не смог разглядеть то, что способны выдать мои глаза.

— Я принесла бульон. Он будет горячим до вечера. Выпей, если захочешь, ладно? Он очень полезный. Курица деревенская. Я специально на рынок ездила.

Я опускаюсь на стул и зажимаю ладони между коленями. По-прежнему немного дрожат.

— В меня не каждый день стреляют, — негромко произносит Булат. — Этот случай, скорее, исключение.

Я киваю. А что мне еще сказать? Разве что начать снова плакать, но тогда у меня и правда лучше отобрать пропуск.

— Чем занимался, пока меня не было? Снова по телефону распоряжения раздавал?

— Больше спал. — Выглядит он не очень довольным. Как я и думала, Булату не нравится лежать без дела. — Что у тебя правами?

— Все в порядке. Завтра экзамен. 

— Значит, завтра ко мне не приходи.

Все мое существо протестует этой полупросьбе-полуприказу. Как это не приходить? Я уже все рассчитала по времени и обязательно успею.

— Я приду, — говорю совсем тихо, будто это поможет удержать Булата от возражений. — Я хорошо подготовилась и все быстро сдам.

Ничего не ответив, он нащупывает пульт от кровати, после чего спинка с глухим жужжанием начинает опускаться. Очевидно, от смены положения ему становится больно, потому что Булат ругается себе под нос и морщится. В этот момент я бы предпочла, чтобы больно было мне, лишь бы не видеть его страданий.

— Может быть, медсестру позвать? Вколет тебе обезболивающе?

— Уже вкололи. Из-за него постоянно спать хочу.

Я встаю, чтобы поправить одеяло и, не удержавшись, глажу Булата по руке. Сегодня она стала чуть горячее. Уже хорошо.

— Ты спи, не обращай на меня внимания. Я немного посижу с тобой и поеду. Сегодня девчонкам буду ужин готовить. 

Булат закрывает глаза. 

Я сижу рядом с ним до тех пор, пока его дыхание не выравнивается. Думаю о том, что после выписки непременно Булату понадобится помощь и ее могла бы оказывать я. Точно не Карина, которая при мне лишь однажды позвонила ему, чтобы спросить какую-то неважную вещь. Я даже целый обвинительный монолог для нее сочинила. Если раньше она мне была немного симпатична, то сейчас я ее презираю. Она Булата недостойна.

Я осторожно накрываю его ладонь своей, посылая энергию для скорейшего выздоровления. 

— Неужели не видишь, что я преданная как собака, — говорю шепотом. — Зачем тебе другие? Они предадут, а я нет.

Отпускаю руку и поднимаюсь. Как бы не хотелось остаться, нужно готовиться к экзамену. Булат обязательно меня про него спросит, и я с стыда провалюсь, если не сдам с первого раза.

— Ты пока не знаешь, что такое настоящая преданность, Таисия, — раздается вдруг совсем тихо. — Эмоции всегда впереди тебя. 

41

Я забираю термос с тумбочки Булата и незаметно взвешиваю его в руке. Улыбаюсь, глядя на покачивающиеся от легкого ветерка жалюзи: содержимого исчезло или, по-крайней мере, уменьшилось. Бульон ведь можно назвать едой? Значит, Булат, наконец, ест мою еду. 

— Как ты себя чувствуешь? Я вчера разговаривала с Сергеем Валерьевичем, и он сказал, что твои анализы стали лучше. Что-то с тромбоцитами, я не совсем поняла.