Двое

Я не знаю, что делать. У меня нет вариантов, а это мне чуждо. У меня всегда есть варианты. Я всегда могу действовать. Но теперь, по крайней мере на время, я должна подчиниться. Я в плену у безумца. Конечно же, это безумец, потому что какой здравомыслящий человек держит в плену другого? Но насколько он безумен? Что он со мной сделает? Я содрогаюсь от шока и страха. Я двигаю левой рукой, и цепь, приковывающая меня к батарее, снова гремит. Я не могу привыкнуть к этому звуку. Я бессильна.

– Что вам от меня нужно? Зачем вы меня сюда притащили?

Мой дрожащий голос уплывает в никуда. В пространство, одновременно бесконечное и давящее. Никакого ответа. Я уверена, он по другую сторону двери. Я чувствую его, ощущаю угрозу. Он пока не сказал мне ни слова. Его молчание меня пугает. Свет за заколоченным окном угасает. Неужели прошел уже целый день? Мой страх всеобъемлющий и обездвиживающий. Я сворачиваюсь в клубок и плачу.

Должно быть, я заснула, потому что я резко просыпаюсь. Наверное, мое тело отключилось, сработал защитный механизм, но я злюсь на себя за то, что утратила ориентацию во времени. Спать – легкомысленно. Мне стоит оставаться настороже. Я должна. Я замечаю бутылку газированной воды, заброшенную в комнату. Нетвердо подползаю к ней и заглатываю слишком много, слишком быстро. Я не знаю, когда мне дадут еще, так что мне стоит оставить на потом. Поэтому я прекращаю пить. Или, по крайней мере, пытаюсь, но так как в комнате больше нечем заняться, я то и дело отпиваю понемногу. Я не могу остановиться. Мне это кажется какой-то формой контроля – делать что-нибудь – хоть это, вероятно, противоположно тому, что мне нужно предпринимать. Само-саботаж. У меня замутнен разум, я не могу думать ясно.

Что-то переключается с побега на борьбу. Что бы это ни было, оно вне моего контроля. Я ничто большее, чем дрожащий мешок страха и адреналина.

– Мне нужна еда! – кричу я, неожиданно разъяренная. Я злюсь сильнее, чем боюсь. – С меня никакой гребаной пользы, если я умру! – Я пинаю стену, до которой могу дотянуться. Тут же жалею о своем взрыве. Нога болит. Вот идиотка, сама себе навредила. Мне нужно оставаться в форме на случай, если предоставится возможность сбежать. Кроме того, откуда мне знать, что с меня не будет пользы мертвой? Я не знаю, чего хочет этот больной ублюдок. Может, он планирует заморить меня голодом. Мне нужно вести себя примирительно. Пытаться найти связь, ведь так происходит в телевизионных драмах. Так делают заключенные женщины. Пытаются поговорить со своими похитителями, найти что-нибудь человечное и сочувствующее в них.

Это такая хрень.

Будь милой. Будь хорошей. Даже когда тебя похитили и сковали. Особенно тогда. Мне больно, страшно и хочется пить. В основном второе. Так чертовски страшно. Я не могу вести себя как герои телевизионных сериалов. Я снова дергаю свои цепи. Сильно, от этого у меня болит плечо. Они звякают и лязгают, но совсем не поддаются.

– Выпустите меня, выпустите меня!

Тишина. Я словно ребенок, закатавший огромную истерику, а родитель бесстрастно наблюдает, попросту – молча – указывает в угол. Я обмякаю. Сопротивление улетучилось почти так же быстро, как появилось.

– Кто-то придет за мной. Меня будут искать, – настаиваю я.

Потом я снова слышу печатную машинку. Тук-тук-тук. Шуршание. Бумажка под дверью.

«Кто за тобой придет? Твой муж?»

Я читаю записку и замираю. Это не похоже на вопрос. Это скорее издевка.

9

Кэй

Воскресенье, 15-е мая

– Как твоя мама?

– Так же.

– Она реагирует на антибиотики?

– Еще слишком рано говорить. – Я пытаюсь сильно не вдаваться в подробности. Разговоры о болезни – надвигающейся смерти – это грустно, все это знают. Это также скучно, люди просто в этом не признаются.

– Попытайся не переживать, а, дорогая? Ты же знаешь, больные Альцгеймером часто подхватывают инфекции мочевыводящих путей. Она и раньше таким болела и выбралась. – Я знаю, что это предложение только что стоило моему мужу. Мир, который я притащила к нему на порог, для него чужой, по правде говоря, немного пугающий. Он не хочет думать о том, как писает моя мать. Конечно, нет. Я тоже не хочу. – Ты же знаешь, бредовое состояние – результат инфекции. То, что она перевозбуждена и беспокойна, это просто симптом. – Он повторяет часть ранее сказанной мной информации. Возможно, чтобы продемонстрировать, что он меня слушает, может, лишь бы что-нибудь сказать. – По крайней мере, они вовремя ее заметили. – Я однажды объясняла, что если слишком долго не диагностировать и не лечить инфекцию мочевыводящих путей, она может распространиться по кровообращению и стать опасной для жизни. Мне не нравится ему об этом напоминать. Это кажется излишне драматичным. Немного манипулятивно привносить вариант «что, если». Также я не упомнаю, что такие инфекции делают пациентов с Альцгеймером агрессивными, иногда неузнаваемыми. Это все чересчур. Даан пытается сменить тему. – Как твой номер в отеле? – Он знает, ведь я говорила, что каждый раз останавливаюсь в одном и том же месте.