Двое

Я пробовала оставить несколько танцев на случай, если бы он пригласил меня. Мне хотелось этого. Но когда он подошел, оставался только один. Я страшно устала к тому времени, как заиграли этот танец, да и мелодия была бестолковая. Мне не показалось, что он хорошо танцует, к тому же он все время молчал. Хотелось поговорить о чем-нибудь, чтобы понять, что он собой представляет, но ничего не приходило в голову. Я боялась, что если открою рот, то обязательно спрошу, в чьей группе он охотится...

Потом заиграли эту мелодию, и мы оба вернулись к жизни. Я чувствовала, что знаю его давным-давно и что все прекрасно. Он был не такой, как все, я тоже; мы наконец встретились. Можно ли влюбиться вот так, сразу? Наверное, нет. Это только кажется.

– А может быть... Не могу сказать...

– Конечно, я думала, что увижусь с ним утром. Я придумывала, о чем мы будем говорить. Ведь мы же не обменялись ни словом. Только смотрели друг на друга, и он одно мгновение... вечность держал меня в объятиях. Глупо, конечно, я понимаю. Вся эта история – глупость.

Я сказала сегодня – не делать ничего только потому, что это делают другие. В те времена девушкам полагалось ждать, правда? Ничего не делать, только ждать. И я ничего не делала. Только ждала, что он вновь появится, что он напишет мне. Но этого не случилось.

Тогда мне стало казаться, что я все это выдумала.

Она замолчала. Потом очень тихо стала напевать этот вальс. Глупая сентиментальная мелодия, думал Реджинальд, а все же... Он различал в полумраке овал лица своей собеседницы, и ему легко было представить ее опять восемнадцатилетней, романтичной, ждущей, что вот-вот что-то произойдет, представить все, что она читала, думала и воображала в этом чужом окружении, все, что вдруг проснулось в ней. Была бы она счастлива с ним? Не с этим, довольным и благополучным, а с тем, каким он был тридцать лет назад?

– Не представляю, что бы вы могли сделать, – заметил он прозаически.

Она перестала напевать и ответила:

– Написать мистеру Весту. Только и всего. – И снова продолжила мелодию.

– Это изменило.. изменило вашу жизнь?

Она замолчала, рассмеялась и сказала:

– Не стоит впадать в сентиментальность. В каком-то смысле, я думаю, изменило. Я стала сдержаннее, меньше доверяла своим чувствам. Замужество всегда казалось мне делом серьезным. Я думаю, каждому из нас дан шанс, упустив который, мы заменяем его чем-то второсортным. Я не сумела заменить. Я чувствовала, что потеряла предназначенное мне счастье, и для меня все на этом кончилось.

– Но было бы счастьем, если бы он... я хочу сказать, вы, наверное, должны были обидеться на него. (Бакстер как предназначенное судьбой счастье!)

– Я ведь видела, что он робок и очень скромен, и к тому же в чужом окружении. Это я должна была что-то сделать. (Бакстер робок!)

– Давайте вернемся. Становится прохладно, – сказала мисс Воулс. – А я уже не так молода. – Но прежде чем встать, она спросила: – Вы влюбились в свою жену как только увидели ее, сразу же – даже прежде чем обменялись с ней хотя бы словом?

– Именно так, – с жаром подтвердил Реджинальд.

– Ну да, так и должно было быть. – Она встала. – Вы, конечно, никому ничего не скажете, хорошо? Пусть это будет нашей тайной.

– Конечно, никому, – Реджинальд вслед за ней направился в комнаты, – за исключением Сильвии. Я не могу обещать не говорить ей, потому что...

– Она не станет всем рассказывать?

– Нет. Не думаю. Как мало мы знаем...

– Действительно, мало. – Мисс Воулс взглянула на него со странной улыбкой. – Скажите ей завтра, если захотите. Или в понедельник. После моего отъезда.

И Реджинальд ничего не сказал Сильвии, когда они очутились в машине, и ничего не сказал ей, пока осторожно вел автомобиль по грунтовой дороге, а когда они добрались до шоссе, Сильвия сказала:

– Ведь это она – та девушка?

– Какая девушка?

– Девушка в черном.

– Кто?

– Мисс Воулс.

– Кто это сказал? – воскликнул Реджинальд.

– Никто, – задумчиво ответила Сильвия. – Просто догадалась. Я подумала, что она могла рассказать тебе об этом, пока вы сидели на веранде. Все было хорошо, дорогой? Мне кажется, ты сегодня не скучал.

IV

Сильвия спала, положив, как обычно, правую руку под подушку. Под легким одеялом в свете месяца она казалась обнаженной. Все, что соприкасается с ней, думал Реджинальд, с радостью становится частью ее; как будто ее красота находит все новые и новые способы выразить себя. Она лежала без звука, без движения. Она оставляла здесь свою красоту, чтобы утром опять слиться с нею.