Двое

После обеда, когда солнце повернуло на закат, вышел на обновленный балкон. «Великая китайская стена» противоположного дома бликовала зайчиками. Пятый этаж, строго напротив – квартира Ларисы. Мгновением раскрылась балконная дверь, девушка в ночнушке в спешке освободила веревочки с бельем. Вовчик с интересом наблюдал за ее действиями. Собрав все, она посмотрела в его сторону. Помня о бабушкином семафоре, Вовчик поприветствовал ее рукой. Понимая, что уличена в интимном, она быстро нырнула за дверь. «Наблюдает за мной, небось, из-за занавесок?»

– Ох, какой ты у меня умник, сама все не решалась на уборку, не знала, что из твоего сохранить. С кем ты общаешься? – вздрогнул Вовчик от прикосновения бабули.

– Ларису твою, кажется, видел…

– Я сейчас, – засуетилась бабуля, – звякну ей.

На звонок ответил располагающий голос с той стороны:

– Видела, видела вашего внука. Рада за вас. Спокойнее нынче заживете, жену приведет в дом, необходимость во мне отпадает.

Вовчик затаив дыхание слушал их диалог.

– Ларочка, не то говоришь. Достойней тебя невесты я не вижу, – и, понизив голос, – я так ждала тебя на встречу…

– Сергеевна, работала я, извините, да и неудобно навязываться, дайте ему самому разобраться, небось, девушка ждала из армии? – ворковал в трубке успокаивающий голос Ларисы.

Понижая голос до шепота, бабуля продолжала:

– Сыро у них в голове пока. Была до призыва одна, да сплыла – нет у него никого. Рекомендую – ой, плохого не посоветую.

Вовчик слышал все, дальше как-то неприлично, и ушел к себе, прикрыв за собой дверь. «Пусть бабуля потешит себя». Еще несколько минут из соседней комнаты доносились отрывочные возгласы.

Вовчик сидел у себя, склонив голову, собирая разрозненные мысли о прошлом: «Прошлого нет, амбец, волю в кулак, дорогой, без слюней – в другую жизнь».

Глава 12

Матвей вышел во двор. Сомнения одолевали его, вспомнил напутствие отца. «Можно еще вернуться. Нет, против воли своей не пойду. Хороший друг, да и только, жаль ее. И отчаяния никакого, значит, честно поступаю».

В следующее мгновение Матвей знал, куда устремится сию минуту. «Где у нас район художников? Крамского, 8…» Этот адрес не выходил из головы. После уточнения дорога из петляющей превратилась в прямолинейную. Город внизу – Матвей поднимался все выше на местные достопримечательные бугры. На самом верху обернулся. Далеко свечками труб курили цемзаводы, на рейде бухты застыли торговые суда, слева – порт, впереди – унылая горная цепь. Рабочий город, сезонный шквальный ветер – ничего романтического для разгоревшегося внутри пожара. Непонятная, неотвратная, зловещая тяга увлекала Матвея вперед. Ощути он в это время малейшие сомнения или угрызения совести, он смог бы остановиться и на этом этапе. Матвей по природе не был ни бесшабашным, ни скоропалительным – окончательные решения принимались им обдуманно и трезво. Данное решение шло вопреки, не подтверждалось элементарным анализом в деталях – оно сковало все действующие клетки его существа. Подобно кролику, парализованному гипнозом кобры, он делал то, что не было свойством стойкой, а сейчас покинувшей его воли. В памяти остановились серые просящие глаза. Неведомое Что-то из влекущего его ощущения толкало ускориться, получить скорый ответ на разрастающееся возбуждение. В нужном дворике, наклонившись к будке с собакой, вытряхивала содержимое миски знакомая фигурка. Она собралась уходить, но вдруг резко повернулась.

– Я почувствовала тебя! – почти вскричала она.

Матвей застыл у изгороди, ударившись лицом в свою заклятую краску. Губы сложились в развязный самозащитный тон, а вымолвили другое, невнятное:

– Г-галина Александровна… здрасьте.

– Вид, как на подвиг? А я ждала. Проходи, думала о тебе, не часто такие, как ты, встречаются на пути.

С рук приятной женщины, догадался – бабушки, сползла девочка лет трех – пухленькая, ухоженная.

– Ты мой папа, да?

Палец в рот подсказывал девчушке следующее действие. Молчание затянулось. Все остолбенели в ожидании развязки так спонтанно возникшей паузы. Мысли схватились в сознании, но он удерживал их от крайности.

– Какие игрушки ты любишь, у тебя есть любимая? – присел на корточки рядом с ребенком Матвей.

Девочка засеменила в угол, зашуршала там, вернувшись ни с чем.

– Папа обещал мине кукоку, стобы говоила…

– Прости, куколка спала, и я не стал будить ее, завтра привезу обязательно, если назовешь свое имя, – мысленно ругая себя за нерешительность в предложенной аксиоме.

– Маинка я. Пьявда пивезешь?

– Иди к бабушке, – вмешалась Галина, – взрослые не обманывают, – сказала как отрезала она.

– Присаживайся. Вот так нехитро мы и живем, – повела она по сторонам пространным жестом. В Галине не осталось и грамма того официоза, и Матвею показалось: он уже был здесь, жил когда-то и ему здесь было уютно.

Галина присела на диван, разбросав руки, Матвей, скинув верхнее, сел рядом.

Бабушка понимающе взяла девочку за руку:

– Пошли, Маринка, к дедушке Мише, посмотрим кроличков.

Они ушли. Едва за ними закрылась дверь, Галина одной рукой обвила его шею, другой взяла его руку и положила себе на грудь.