Двое

Матвею после короткого экскурса в армейскую житуху хотелось помолчать, но ему вдруг сделалось тоскливо. Он обожал их совместные встречи, повышенную торжественность, расцветающие лица мамы и отца. Сменившаяся на тоску радость, их посеревшие лица портили его праздник. Зная отца поборником всего русского, Матвей помрачнел. Ему захотелось теплой материнской руки у себя на голове, вспомнил постоянно разделенную с Лилькой эту любовь и впервые понял, как далеко ушло то время. Ему нужно свое, единоличное, неразделенное, захлестывающее, бурное. Он представил реакцию Нельки на его реактивное чувство и не нашел там удовлетворения.

Глава 5

– Перехватим в бутербродах? Посиди немного рядышком.

Василий Никанорович погладил круглую коленку жены. Забрался и погладил повыше.

– У тебя неотразимые ножки. Полного глухаря поднимут – меня лично до сих пор заводят с полоборота. Ты сдержанна внешне, и, кроме меня, никто не знает твоей энергии. В тебе надо знать одну тонкость – уловить вектор мысли, и тогда… ларчик легко открывается. Такое не забыть – сметающий приличия шквал! Помнишь ураган на безлюдном перевале? И потом, в лесу, у подножия его? Эх, мужики, главный психолог, и сексопатолог, и всякий хиромант от врачевания вот здесь, в голове. Ушки слышат твой прежний, ломающийся в волнении голос, пальцы чувствуют тонкую вибрацию тела – вот они, вездесущие элементы, способные исключить все коварства времени. Ни цинизм, ни развращенность партнерши не прибавят вам долговременных возможностей. В молодом, крайне узкопрофильном состоянии, возможно, подобное и сработает, но лишь как одноразовый предохранительный клапан. Оно непременно накажет следствием, наградив фобией при частых повторах, становясь отягчающим фактором в затухающем желании.

– Ты о чем, дорогой?

– Увлекся в рассуждениях, прости, мысленно продолжил возможности своего героя. Удачно схваченный, раскрытый образ, из опыта отечественной литературы, – это ты сам. Бунин, Толстой, Куприн, Лермонтов – самое авторитетное тому подтверждение. Лучшее написано с себя.

– Начал об интимном – закончил вуалькой, сквозь нее все то же – твое лицо.

– Хм, ты же меня знаешь… скоро сто лет. Насколько давно к тебе пришло понятие моей сущности? Насколько нынешнее разнится с образцом пятидесятилетней давности? Последующее внесет коррективы в нынешнее, наложим текущее обстоятельство – при случае нелишне вспомнить все объективное. И что же отложится в чистом осадке? Вероятность трансформации очень велика. А если задаться игровой целью? Тогда совсем швах?!

– Васечка, ты меня убаюкал. Надо говорить просто о сложном, а не наоборот.

– Маргуша, улови нить: человеку заманчиво использовать спящую часть потенциала мозга. Вчера – лошадь, вожжи, тарантас, сегодня – автомобиль с АСУ, назавтра – новые открытые возможности. После аховских достижений веришь: нет им предела. А базовая основа все та же – наш мозг! Просто о сложном, согласен, – это студентам, для быстрой доступности в случаях повседневности. Надобно грузить мозг по полной. Сегодня ты лишен элементарного напряжения, например, как пройти коротко путь пешком, сберегая ресурс суставов. Вжик, самокатиком по накатанной.

– Вася, обними меня, ей-богу, я начинаю бояться, что скоро в системе совершенствования не смогу выразиться так же просто.

Василий Никанорович внимательно посмотрел на жену и отодвинулся.

– Вот видишь – не хочешь, пар в гудок вышел?

– В неглиже то, о чем я глаголил только что, а именно: о разнице в нынешнем и прошлом восприятии. Ты растешь, а нам не по двадцать.

– Пойду-ка сварганю по бутерброду. Я ушел, а ты осмысли сказанное.

– Недовольства всякого через край, – сказал себе вслух Василий Никанорович, заглядывая в холодильник, – пенсия ей маленькая, власть жирует…

Он выудил из его объемного зева натурального маслица, сливочного, топленого, из судка – малосольной форельки, сочный болгарский перчик.

На хлебушек хрусткий каравайный уложил в нужной последовательности – повторил процесс. Разбавил кипятком иван-чай из заварника, по ягоде мармеладного инжира на розеточку – всю красоту на каталочку и к понятливой, любимой, но коварной.

Маргарита Ивановна лежала, опершись головой о валик дивана, сладко посапывая. Василий Никанорович не издал ни хмыка, ни звука, а она проснулась, улыбнувшись ему.

– Провалилась, как старая лошадь, под звуки музыки твоего голоса. Привиделось мне, Васечка, в ускоренном кино: лечу я быстро-быстро, а навстречу ты, еще быстрее промелькнул с большим ломтем хлеба во рту. К чему бы это?

– А вот, держи, сон в руку. Больший твой – меньший мой. Твой сон – к прибытку. Не урони.

Глава 6

Вовчик вдавил кнопку звонка, его комариный писк не отозвался на той стороне, тогда он тихо постучал в дверь. Цепочка с той стороны звякнула – в просвет выглянуло бабуль-кино лицо: верить своим глазам или это сон? Он с детства звал ее Сергеевной, копируя большинство обращений к ней.

– Не оборотень – внук твой, Сергеевна, собственной персоной.

– Да что ж ты, что ж ты, без… весточки. Пожалей мое старое сердце.