Двое из будущего. 1901 -…

— Вы что же, прорицатель, господин Рыбалко?

— Упаси боже, — слишком уж эмоционально запротестовал я, — ни в коем случае!

— Почему же вы так уверены в этом? Почему адмирал должен погибнуть? Вы что-то знаете?

— Нет, Ваше Величество, не знаю. Но смею предположить, что если ситуация не будет меняться, то это станет неизбежным. Японцы очень коварны и безжалостны, а гибель Макарова развяжет им руки возле Корейского полуострова.

— А что тогда с Верещагиным? Он тоже будет мешать японцам? — прижала она меня к стенке. И посмотрела на меня так жестко, требовательно, так, как это умеют делать только лишь властьпридержащие. — Ну-ка, голубчик, сознавайтесь. Мне кажется, что вы что-то не договариваете. Адмирал погибнет… Как? Не сметь врать!

— Нет, никак нет, я этого не знаю наверняка. Только логические выводы, — стал упрямо отпираться я, но императрицу этим финтом я не провел. Она мне не поверила. Сдвинула брови, посмотрела на меня тем взглядом, от которого потом меняются судьбы людей и жестким, металлическим голосом в котором очень сильно прорезался датский акцент, припечатала:

— Вы говорите мне неправду. Мне врать нельзя. Подумайте, прежде чем вы еще раз откроете рот. Ну? Каким образом должен погибнуть адмирал?

И тут я «заметался». Я закрутил головой, дернул нервно воротник, судорожно сглотнул. Мария Федоровна давила на меня, «схватила» за самое яблочко. Ее питонья хватка душила меня, лишала маневра и силы воли. У нее оказалась удивительная интуиция, если по моим мимолетным фразам, на которые другие и внимания-то не обратят, она вдруг смогла ухватиться за самое главное. И настойчиво потянуть, распутывая невероятный клубок.

— Откуда вы знаете, что адмирал погибнет? — снова задала она мне вопрос тоном, от которого у простого обывателя холодеет в душе.

Я еще раз оттянул ворот сорочки — дурацкий галстук душил. Потом сглотнул. Как мог тянул время, пытаясь хоть что-то придумать. Не знаю, во что она сможет поверить — в мистику ли, в черта ли, но вот в путешествие во времени она мне не поверит точно, а запросто посчитает, что я над ней издеваюсь. Я был в тупике из которого не видел выхода.

— Я жду… — этот голос не сулил мне ничего хорошего. И он тянул из меня жилы. Наконец, находясь в жутком цейтноте, я вымолвил:

— Адмирал подорвется на мине. Почти в самом начале войны, — и добавил, — мне так видится.

Она пристально смотрела на меня. Красивая женщина, хоть уже и в годах, обладала удивительной цепкостью мысли и способностью потянуть за нужную ниточку. Казалось, она мне не верила, вглядывалась в мое лицо, но нет…, через какие-то мимолетные секунды, показавшиеся мне целой вечностью, она смягчила взор, и я понял, что мне повезло. Версия о моем даре предвидения принялась.

— Что ж, господин Рыбалко, значит, вы всего лишь можете видеть грядущее? И как далеко вы можете заглянуть? А вы можете сказать, что будет завтра? Или нет, знаете, что? Скажите-ка мне лучше, когда у Императора появится наследник? — высказала она мне таким тоном, что я понял — она надо мной просто издевается. И на самом деле не очень-то верит моему дару. Что ж, можно было бы и подыграть, соскочить с этой темы, но черт меня дернул за язык:

— Наследник у Императора скоро появится. Будет единственный сын, назовут Алексеем. У него в младенчестве обнаружится гемофилия. Но он не погибнет и выживет, но это будет доставлять ему очень большие неудобства… Мне очень жаль.

Кажется, я зря это сказал. Услышать подобное императрица явно не ожидала. Болезнь звучала как приговор, а мое «пророчество» как проклятие. Она спала лицом, замерла, вцепилась рукой в ладонь своей подруги.

— Она внучка королевы Виктории, — прошептала Мария Федоровна. — Это с той стороны.

Кажется, я дал ей еще один повод не любить свою невестку. «Царская болезнь» передавалась по женской линии, об этом знали все. Ну а то, что английская королева являлась носительницей плохой крови, тоже тайной не являлось.

— Ваше Величество…, — подал я голос. — Простите меня, я не должен был вам такое говорить. У меня нет никакого дара предвидения, не принимайте мои слова близко к сердцу. Я просто ляпнул не подумав. Я болван.

Она тяжело посмотрела на меня. Мотнула головой упрямо:

— Нет, вы правы. Болезнь будет и виновата будет во всем эта немка.

Она надолго замолчала, погрузившись в собственные думы. Я сидел перед ней, ждал, не силах уйти, терзал в руках трость. Подруга Марии Федоровны смотрела на меня откровенно неприязненно и, беззвучно шевеля губами, посылала мне проклятия. Не должен был я говорить ей такие слова. Она хоть и императрица, но в первую очередь женщина, мать и бабка, и услышать приговор неизлечимой болезни для нее было большим ударом. Я готов был откусить себе язык — в который раз он меня подводит.