Семь дней длился штурм. Семь дней Ноги кидал своих людей под пули, гранаты и мины, и все семь дней он не мог занять уже почти разрушенный форт. Часто японец закарабкивался на вершину, залегал в развалинах форта, полагая, что находится в мертвой зоне, но его накрывали минометами, выбивая, а затем добивая штыками. Взаимодействие командования на таком уровне в эти дни оказалось отлажено просто до совершенства. И немалую роль в этом сыграли мои полевые телефоны. Едва лейтенант от инфантерии понимал, что у него под носом происходит накопление сил противника, как он вызывал минометчиков и просил закинуть с десяток мин по такой-то точке. И через минуты в указанном месте распухали адские бутоны, поднимая в воздух камень, пыль и части человеческих тел. И именно за это наши минометчики оказались столь любимы простыми солдатами.
К исходу седьмого дня штурм сам собою захлебнулся. Противник исчерпал основные силы и бездарно погубил резервы. И потому Ноги в бессилии отозвал пехоту, а сам отправил своему Императору покаянную телеграмму, где снова просил разрешения о сепуку. Этот факт наши установили со стопроцентной достоверностью. Уж не знаю каким способом, но смогли. И каким-то образом этот факт всплыл в иностранных газетах, которые вдруг стали высмеивать подобную варварскую традицию. Император разрешения своего опять не дал и Ноги, скрипя сердце, остался сидеть близь Артура. О пятом штурме уже не могло идти никакой речи — резервы японской армии оказались исчерпаны.
Нам эта осада также далась тяжело. Многие тысячи погибли, тысячи оказались на всю жизнь покалечены. Но, тем не менее, именно после этого крайнего штурма все вдруг отчетливо поняли, что мы выстояли и не сдались. Мы одержали победу, очень тяжелую, почти неподъемную, но заслуженную победу. И теперь нам осталось лишь досидеть до того момента когда осада окажется снята.
Японцы, как установила авиаразведка, действительно к следующему штурму более не готовились. Всех легкораненых они подлечивали и возвращали в строй, тяжелых же отправляли глубоко в тыл. Новые войска не приходили, новые пушки не поступали, лишь снаряды не прекращали прибывать в порт Дальнего. И Ноги, не в силах сломит нашу оборону, стал ежедневно, по часам обстреливать город. Бил по гражданским объектам, бил по портовым постройкам, по бухте…, бил туда, куда палец по детской и глупой считалочке падал на карту. Наши тоже в стороне не оставалась и вели свою борьбу, но делали это редко и только со стопроцентным знанием, куда именно необходимо было отвечать. Со снарядами на наших батареях оказалось не очень хорошо. Еще после окончания второго штурма артиллеристы пришли к пониманию, что снаряды в дефиците и надо бы их поберечь. Вот они и берегли, без нужды не отстреливались, а били лишь тогда, когда знали наверняка, где находится противник. В портовых мастерских, конечно, беспрестанно шло литье корпусов снарядов, мин и гранат, но делалось это такими медленными темпами, что, можно сказать, никакого влияния их работа на запасы не оказала. Тем более что в их приоритете было литье корпусов именно мин крупного калибра и ручных гранат.
В середине января в Артуре вдруг пронесся слух будто бы Куропаткин готовится к решающему бою. И город вдруг заново ожил, забурлил. Этот слух оброс вдруг самыми фантастическими предположениями и догадками. И однажды, теплым солнечным днем сидя на набережной на резной лавочке, рядом со мной подсела пожилая супружеская пара из гражданских и прямо меня спросила:
— Господин Рыбалко, а правду говорят, будто Куропаткин собрал целый полк из ваших чаек и хочет ими бомбить японцев? Это правда или враки?
Я усмехнулся:
— Откуда же я знаю?
— А правду говорят, будто у него теперь есть такая радиостанция, которую он всегда возит с собой и через нее общается со своими генералами?
— А вы-то откуда это взяли?
— Так все говорят, что это так, — ответила пара, с надеждой заглядывая мне в глаза. И ожидали от меня ответа, так словно я знал все на свете. — Если это так, то, значит, не все так плохо как все говорили до этого про господина Куропаткина. Не совсем дела у нас пропащие. Так ведь? А еще говорят, будто бы у него в армии появилась какая-то особо большая чайка с десятью моторами. И будто бы она может взять с собою на небо двадцать пудов бомб. Вот мы и думаем, что если это правда, то не устоит японец перед ним и нас, значит, скоро освободят.
— Про чайку с десятью моторами это выдумки, — уверенно заявил я, и пожилая пара сделала свой вывод:
— Ага, значит все остальное правда. Что ж, весьма отрадно это слышать. Вы не представляете себе насколько нам здесь тяжело. Поскорее бы уже разбить этого японца…, - и сказав это, они ушли. И вскоре радостный слух о том, что у Куропаткина появился целый авиаполк бомбардировщиков расползся по крепости.