Я предупреждающе прочистил горло. Лизка, конечно, многого повидала на своем веку и к грубости давно привычная, а все же подобное обращение ее задело. И хоть она не показала вида и ушла, но все поняли, что Данил хватил лишка. Он и сам это понял и потому нахмурился, и уставился в опустевшую тарелку.
Более этот разговор мы в тот день не поднимали. Данил остался у меня и, вроде бы, смирился, но позже я узнал, что желания своего он не поменял. Он действительно хотел пойти добровольцем на Высокую гору и помогать держать там оборону. По правде говоря, запретить я ему не мог. У него есть собственная воля и свобода и ими он мог распоряжаться как душе угодно. Я потом ему сказал, что если он действительно того желает, то я держать его не буду, но попросил лишь подождать еще несколько месяцев. Ведь там, на Высокой и вправду делать ему сейчас был нечего. Туда отправили солдат, что непрестанно несут службу и обустраивают укрепления и его умение стрелять из винтовки сейчас там были без надобности. Данил после моих слов повеселел и пообещал от меня не удирать раньше времени, а дождаться настоящих боев.
Со Стесселем я встретился тем же вечером. Поймал его на входе в штаб, попросил уделить минутку. Через час его адъютант попросил зайти и командующий, выслушав мои возмущения, сказал:
— Действительно, произошло какое-то непонятное недоразумение. Вас трогать никто не собирался, Дювернуа видимо что-то не понял или просто ошибся. Занимайтесь, Василий Иванович, своими делами и ни о чем не беспокойтесь. А подполковнику я скажу, чтобы на вас он внимания более не обращал и князя Микеладзе попрошу, чтобы он впредь воду не мутил. Знаю, у вас с ним неприязненные отношения, но эти отношения не должны вредить нашему общему делу.
Подполковник Дювернуа, как я понял, как раз и был поставлен командовать этими самыми добровольческими дружинами, а капитан, прибегавший по души моих людей, служил под его началом.
— У вас на этом все? Более никаких вопросов у вас нет?
— Есть, Анатолий Михайлович, — ответил я.
— Ну?
— Раз пошло такое дело, раз собираются добровольные дружины и вообще вы всячески приветствуете тех, кто по доброй воле вступает в ряды защитников, то может быть часть этих добровольцев вы отправите ко мне? Мне нужно человек пять-шесть, двое таких, что могут понимать в технике и способны к обучению, а четверо подобных моему Агафонову, таких же низких и щуплых.
— Гм, зачем это вам? Что вы хотите?
— Понимаете, Анатолий Михайлович, японец уже перед нашими позициями и пора бы нам задействовать нашу моточайку. Пора проводить воздушную разведку.
— Ах да…, - вроде как вспомнил Стессель, — … ваша чайка! Но зачем же вам мои люди?
— У меня Грязнов и Агафонов достраивают вторую моточайку. Для эффективной разведки и обслуживания этих аппаратов мне нужно обучить еще несколько людей. И пусть это будут ваши люди и подчиняться они будут военным. Эту вторую моточайку я готов передать на безвозмездной основе вашей крепости и готов предоставить для нее запчасти. Но людей для нее у меня нет.
— Ага, вот теперь понятно, — пробубнил Стессел и на краткие мгновения ушел в себя. Потом неожиданно спросил: — А скажите, Василий Иванович, ваш аппарат может долететь до Дальнего?
— Не знаю, не уверен в этом. А зачем ему летать до Дальнего?
— Разведать, что там японцы делают. Ладно, раз про Дальний вы не уверены, то, значит и до Инкоу и Чифу она точно не долетит?
— Можно даже не гадать — не долетит. Ход у аппарата малый, а топлива он берет мало. Да и погода тут нужна тихая, а над морем кто знает какие ветра на верхотуре дуют? Скинет его еще вниз.
— Значит, это выходит, что чайку можно использовать только вблизи крепости? Так получается?
— Да, только так. Только в качестве ближнего разведчика. Ну, или малого бомбардировщика.
— Ну-ка, ну-ка, поясните, что вы имеете в виду.
Я и пояснил. Хотя говорил ему это ранее, но кажется, он это подзабыл. Или слушал тогда невнимательно, а сейчас, когда жареный петух начал долбить по самому копчику, оказался весь во внимании. По мере моего объяснения, он вдруг вспомнил:
— Ах да, как же, было такое! Да. А еще ток по проволоке вы предлагали пустить. Совершенно варварский способ, но, похоже, нам деваться теперь некуда.
Ну, это уже была не моя идея, и я сказал об этом Стесселю, но его это уже не интересовало. Он снова вернулся к нашим летальным аппаратам:
— Так, значит, скоро у вас будет второй экземпляр. Хорошо, очень хорошо, — он задумался. Откинулся на спинку кресла, приложил ладонь к глазам, так, словно его донимала сильная головная боль. Через несколько секунд решил: — Что ж, видимо, придется мне пойти вам на встречу. Шесть человек…, м-да…. А вы что же, будете организовывать какие-то курсы?
— Конечно, как иначе? Все что знаю, людям расскажу, покажу, а мой Агафонов даст им практику. Потом как мы их обучим я целиком передам этих людей вам обратно вместе с моими летательными аппаратами.
— А ваш Агафонов что же?
— После курсов я бы хотел увезти его из Артура. Как и Грязнова. Здесь им более делать будет нечего.