Двое из будущего. 1904 -…

Мы были одни в кафе, никто кроме нас не мог позволить себе здесь что-либо купить. Офицеры и гражданские высших чинов сегодня это заведение почему-то проигнорировали, а те гражданские, что имели хоть какие-то наличные, предпочитали тратить их на нечто более полезное. И вот мы вчетвером, сидя за столом со съестным, готовы были вот-вот устроить оргию. И если Пудовкин, распаляясь все больше и больше, уже был не прочь заголиться прямо в пустом зале, то я, снедаемый жгучей похотью и пульсирующим жаром внизу живота, каким-то образом еще держался. Лапал переместившуюся ко мне на колени девку, запускал под платье руки, но каким-то краем сознания пока не позволял себе расчехляться. Девица ослабила на платье пару пуговок и, прильнув ко мне всем телом, гладила по бритой щеке, трогала мускулистую грудь, и вполголоса шептала:

— Ах, какой вы, Василий Иванович. Боже, какой же вы…

В какой-то момент она потянулась ко мне губами, желая объединить нашу страсть, но я отстранил голову — целоваться с девицей легкого поведения мне не хотелось.

— Послушай…, — сказал я, отворачивая голову и спасаясь от жарких поцелуев.

— Маришка, зовите меня Маришка. Мне так нравится.

И вот это «Маришка» меня почему-то вдруг покоробило. Мою жену так звали и только я ее так называл. И вмиг девчонка слетела с моих коленей и все мое желание, вся моя похоть оказались задавлены неожиданно железной волей. Она охнула и с неким удивлением посмотрела на меня. Но поняла, что сделала что-то не так и потому атаку на мои половые инстинкты ослабила, временно отойдя на запасные позиции. Села на свой стул, улыбнулась мне лукаво и, игриво поправив грудь, стрельнула глазам на стол.

— Что же вы не пьете, дорогой Василий Иванович? — спросила она, спасая ситуацию. — Давайте с вами на брудершафт? За знакомство?

И она первая взяла за тонкую ножку высокий бокал. Ее движение со смехом повторила и ее подруга, а за ней и раскрасневшийся Пудовкин.

— Точно, на брудершафт!

Они вдвоем весело обвились руками и осушили бокалы. А затем снова вернулись друг к другу, с радостью предаваясь чувственным прикосновениям. Моя же девица сидела с поднятым бокалом и, улыбаясь, требовала от меня следования ее правилам. На брудершафт она желала выпить в обязательном порядке.

— Ну же, Василий Иванович, не отставайте от своего друга.

И в какой-то миг я увидел, что улыбка у нее была натянутой. Рабочей. Никакая страсть ее не влекла, никакие чувства не сводили с ума. Двадцатилетняя девушка профессионально отыгрывала свою роль, разводя богатого клиента на деньги. И поняв это, я внутренне хмыкнул. А потом взял за ножку последний бокал, обвился руками с дамой и в несколько глотков выпил щекочущий нёбо напиток.

— Ну вот, теперь мы можем на «ты». Можете меня называть Маришкой с полным правом.

— Ладно, — ответил я, словно резюмируя. И встав со стула, кивнул на дымящиеся тарелки, к которым пока что никто так и не притронулся. — Я пойду пока покурю, а ты тут поешь.

И девушку благодарно улыбнулась. Пожрать она оказалась совсем не дурой. Едва я двинулся к двери, она тут же пододвинула к себе тарелку и застучала приборами.

На улице оказалось свежо. Накинув на плечи пальто, я встал возле входа, прикрыл глаза напротив по-весеннему яркого солнца и замер, приходя в себя. Сзади хлопнула дверь и несильный толчок в плечо заставил открыть глаза. Пудовкин, взирая на меня осоловевшими глазами, удивленно, с пьяными нотками в голосе, спросил:

— Иваныч, ты чего? Случилось что?

— Нет, все нормально, Захарыч. Просто покурить вышел.

— А-а…, а я уж подумал… Постой, так ты же не куришь!

Я пожал плечами и попросил:

— Угостишь?

— Конечно, что за вопрос? — и он хлопнул ладонью по одному карману, затем по другому. После задумался, хлопнул себя по лбу и убежал внутрь. Вернулся вскоре, неся портсигар и спички, вручил мне их и, хитро подмигнув, опять скрылся в кафешке, желая снова оказаться в объятиях доступной дамы.

Я действительно закурил. Достал папироску из портсигара, чиркнул спичкой и затянулся, словно я опять стал подростком. Дым глубоко проник в легкие и неожиданным спазмом сковал горло. Я закашлялся. Все-таки не зря не курил — табак у Пудовкина оказался настолько отвратительным по качеству, что оставлял во рту вкус тлеющего прелого сена. Да и крепок он был чрезвычайно. После первой же затяжки никотин пошел гулять по крови, будоража мысли.