Двое лгут: Кто-то должен умереть

Плохо дело, подумала я, когда он снова перевернул меня и помог сесть прямо.

Я бросила взгляд в сторону и увидела рядом с собой Ника Хурона, который все еще лежал на полу, но уже начал приходить в себя. Я снова посмотрела на Стоуна, но он пристально изучал мою шею, прижимая к ней что-то.

— Что такое? — спросила я.

Стоун поднял бровь, его взгляд переместился на меня.

— Это ты, снова ты?

Я приподняла свою бровь в ответ.

— Ты пыталась зарезать себя, Давина, — проговорила Оливия, опускаясь на колени рядом со мной и прижимая меня к себе. — Я так испугалась. Если бы Стоун не появился…

Я снова встретилась взглядом со Стоуном, пока Оливия плакала у меня на плече. Без слов я спрашивала его, так же ли умерли мои родители. Он понял вопрос, и слегка кивнул.

Я уставилась в потолок, слезы текли по моему лицу. Наконец-то. Наконец-то я узнала, что случилось с моими родителями. Они не покончили жизнь самоубийством. Они не бросали меня.

Оливия отстранилась, болтая без умолку, но я не слушала. Я посмотрела на Ника Хурона и увидела, что он почти пришел в себя. Его глаза были открыты, но все еще расфокусированы. Должно быть, Оливия здорово его стукнула.

Только… Если он был без сознания… Тогда кто втянул меня в это видение?

Я взглянула на Айзека.

— Здесь есть кто-нибудь еще?

Айзек покачал головой.

— Нет. Я уже осмотрел дом. Только мы.

Я оглядела стены, изучая ножи.

— Это еще не конец.

Глава 50

Субботний вечер

Я выбрала для службы вечер на закате. В детстве это было мое любимое время суток. Отец приходил с работы, снимал заводскую форму, принимал душ, и мы проводили время вдвоем. Мы возились в гараже, гуляли по окрестностям, отец помогал мне с домашним заданием — это было наше общее время.

И вот теперь на закате мы отдавали дань памяти моему отцу, стоя в свободном кругу возле его гроба, объединенные минутой молчания. Я думала обо всех тех крошечных мгновениях, которые разделила с отцом, ожидая, что горе захлестнет меня, но этого не произошло.

Я чувствовала оцепенение. Чувствовала себя потерянной. Я ощущала себя оторванной от человека, которого мы хоронили.

Может быть, это потому, что мысленно я оплакала своего отца много лет назад, а его тело упокоилось только сейчас. А может, оттого, что у меня кончились слезы по своей детской семье. Впрочем, я могу заплакать завтра.

Я знала, что Бернадетт стоит рядом со Стоуном в нескольких футах позади меня, держась на почтительном расстоянии. Я все еще злилась на нее за то, что она без спроса перенесла место захоронения моего отца. Бернадетт определила место, где была похоронена моя мать, как участок, предназначенный только для родственников Куэйдов, и когда я узнала об этом, было уже слишком поздно.

Так что вместо того, чтобы покоиться рядом с моей мамой, папу похоронили в углу кладбища, рядом с цветущими кустарниками. Возле его надгробия высились два высоких саженца, оба переполненные цветущими лианами. Хотя это не совсем то, что я планировала, в душе понимала, что отцу понравится это место. Особенно ему понравилась бы гравировка на надгробии: «Благородный человек, замечательный отец и друг для всех, кто его по-настоящему знал. Покойся с миром, наш дорогой Фрэнсис».

После того как Ланс произнес прощальную речь, я вкратце рассказала о своих самых приятных воспоминаниях, а затем кивнула проповеднику Эвансу, чтобы он завершил службу. Когда он это сделал, я подошла и поцеловала кончики пальцев, прежде чем прикоснуться к крышке гроба.

— Прощай, папа, — прошептала я, поворачиваясь, чтобы увести всех с кладбища.

Я прошла не более десяти шагов, когда почувствовала, как что-то по спирали приближается к моей спине. Я рухнула на землю, распластавшись на траве и закинув руки за голову.

Я ожидала боли, но ее не последовало.

— Давина… — проговорила Оливия, на половину спрашивая, а на половину утверждая. — Все в порядке?

Я выглянула из-под руки и увидела перед собой ее черные туфли на каблуках. Я посмотрела на Оливию, но она с озадаченным выражением лица оглядывалась по сторонам. Опустив руки, я обнаружила, что Бернадетт и Тауни тоже упали на землю. Санни стояла, нависая над Тауни. Стоун крутился на месте, держа пистолет наготове, и искал источник нашей паники.

— Бернадетт? Тауни? — позвала я. — Вы в порядке?

— Что это было? — спросила Тауни, поднимаясь с земли. Ее немного пошатывало, но в остальном она выглядела нормально.

— Я в порядке, — отозвалась Бернадетт, с трудом поднимаясь на ноги в своем черном платье-футляре.

Стоун убрал пистолет в кобуру и помог Бернадетт подняться.

— Что случилось?