Двое под солнцем

Они больше не разговаривали. Потом Васса закрыла глаза, чтобы не видеть Рэма, и сама не заметила, как уснула.

Открыла глаза, когда поезд начал снижать скорость.

– Уже Москва, – не поворачиваясь, сказал Рэм.

– Хорошо, – буркнула Васса. Подхватила рюкзак, скрылась в туалетной комнате. Привела там себя в порядок, умылась, волосы только не смогла расчесать как следует. Вернулась в вагон, села обратно в кресло.

Рэм тоже ушел туда же, но вернулся, когда поезд плавно крался к перрону все медленнее и медленнее, пока и вовсе не остановился. Двери распахнулись.

Васса ступила на московский перрон, вдохнула воздух. А здесь, оказывается, пахнет иначе. Чужим городом, не так, как в Кострове. Было совсем не жарко, в отличие от Кострова… Здесь приятное летнее тепло, но никак не мучительный зной. Людей вокруг очень мало.

– Нас точно система не видит?

– Точно, точно… – успокоил Рэм. – Было бы гораздо хуже, если бы тут на каждом шагу стояли полицейские и представители вокзальных служб.

Они вышли на широкую улицу. Высокие массивные дома вокруг, старинные, несколько пустых такси.

– Может, на такси?

– Нет, такси нас просто так не повезет, проще на электробусе. Он, кстати, бесплатный! В Москве многие маршруты общественного транспорта сделали бесплатными…

Прошли дальше через дорогу, сели в полупустой электробус. Валидатор отсутствовал вовсе. Бесплатный проезд!

Дальше Васса по привычке подняла лицо к тепловизору и сунула руки в санитайзер на входе. Но ничего не получилось, экран тепловизора остался темным, а санитайзер тоже не сработал.

– Я ж говорю, система тебя не видит. Садись, ехать долго придется.

– Ладно, – кивнула Васса. Она заняла кресло у окна, а Рэм сел напротив. Вдруг закапал летний дождь, крупный, редкий, оставляя прозрачные штрихи на стекле. А ведь на небе даже туч не было.

– Июль, – вдруг сказал Рэм. – Еще июль, да…

– И что?

– А то, что это самый настоящий июльский дождь.

– И что? Я не понимаю!

Они ехали по тихой и почти пустой улице.

– Есть старый фильм с таким названием. Очень старый фильм, еще даже черно-белый. Очень старый и очень странный. Наверное, только я один посмотрел его, в наше-то время.

– Какой фильм?

– «Июльский дождь». Шестидесятые годы двадцатого века примерно.

– Нет, точно не знаю такого, – сказала Васса. – Интересный фильм?

– Ну как… если честно, уже с трудом воспринимается. Книги, кино – они обычно привязаны к какой-то эпохе. Спустя годы сигналы, которые в них закодированы, читателями и зрителями уже не ловятся. Нет, ну бывают какие-то совсем уж гениальные вещи на все времена. Всем поколениям они понятны, но в основном… – Рэм безнадежно махнул рукой.

– Послушай, а ты неплохо знаешь наше искусство, я заметила!

– Есть такое.

– Алиены же не понимают искусство?

– И я не понимаю, – пожал плечами Рэм. – Но иногда оно на меня действует, я это прям чувствую.

– Так о чем же тот фильм «Июльский дождь»? – с интересом спросила Васса.

– Ни о чем. То есть он о летнем дожде, – глядя в окно, сказал Рэм. – О мужчине и женщине, о невозможности счастья. О Москве. Видишь? Здесь раньше на месте этих корпусов был троллейбусный парк. И в фильме минуте на пятнадцатой, что ли, герои шли вот именно по этой улице, обнявшись, ранним утром, а из парка выезжали в рейс троллейбусы под номером двадцать два. А вот и сквер, он так и остался, мы мимо него сейчас уже проезжаем, только теперь он весь вышками связи утыкан, но так-то все прежнее. А вон с другой стороны сквера знаменитый старинный особняк, что-то там с поэтом Пушкиным связано, дальше церковь, она так и стоит здесь. И вот мы тут вдвоем в июльский день, правда, не пешком идем, а едем в общественном транспорте… Но какая разница. Есть Москва, есть ты и я, и очень хочется счастья, только оно опять невозможно.

– Значит, прошлое не умерло? – дрогнувшим голосом спросила Васса. – Оно так и осталось в этом мире в наслоении других времен? Как торт «Наполеон», который когда-то пекла тетя Поля…

– Наверное, – ответил Рэм, глядя в окно.

Электробус ехал и ехал… Целую вечность, кажется. Дождь закончился. Одни пассажиры сменялись другими, на Рэма с Вассой никто не смотрел. Мимо окон мелькали какие-то совсем обычные дома, старинных зданий почти не осталось, никаких достопримечательностей.

– Какой огромный город, – пробормотала Васса. – И улицы почти пустые. Где все люди, Рэм? Ведь столько домов вокруг, столько окон…

– Наверное, люди работают еще. У себя в четырех стенах. Это раньше жизнь в больших городах кипела. И все выходили из дома. И было две волны людского потока – утром и вечером. Когда все ехали на работу, а потом с работы. С одного конца Москвы на другой… Час пик, пробки, давка. Теперь это невозможно представить.

– Невозможно… – согласилась Васса, которая никогда ничего подобного не наблюдала.