Двое против ста

– Впечатление такое, что всех нормальных людей гонят в какое-то рабство, – сказал как-то Елизаветин после просмотра очередной новостной передачи, где чеченские боевики гордо именовались партизанами, а солдаты и офицеры российской армии презрительно – федералами. – Черное называют белым и требуют, чтобы все с этим соглашались и похихикивали... Смотреть противно, – кивнул Елизаветин в сторону телеящика.

– Страдающим рабом быть, конечно, плохо. Но с позиций христианской морали – куда хуже быть мучителем рабов, – произнес в ответ Чарский и, чуть помолчав, добавил: – Сами они... федерасты.

И еще Ротмистр никогда не забудет июль 93-го года. Да, тогда он уже был офицером «Альфы», а не погранвойск, и службу нес в столице, а не в Таджикистане, но известие о том, что басмачи вырезали почти всю двенадцатую погранзаставу, он воспринял как личную трагедию, хотя Валерий лично не знал погибших ребят. Но это были такие же, как он, солдаты России. В высоких столичных кабинетах в те дни шли тревожные заседания. В глубь таджикских долин были готовы хлынуть отлично вооруженные орды моджахедов. Что произошло бы дальше?

– Первым делом они захватят сотни, а то и тысячи рабов для своих наркоплантаций, – начал разговор полковник Чарский на собрании штурмовых подразделений антитеррора. – Далее двинутся к урановым копям, где трудятся немало русских специалистов. И уж непременно отобьют и укрепят плацдарм для натиска в Среднюю Азию и Казахстан. Ну и, разумеется, выйдут к южным рубежам России, а там у нас боевых сил негусто.

Негусто – мягко сказано. Южные рубежи в то время были практически беззащитны. Офицеры молча слушали командира.

– Возможно, нам придется вылететь в район боевых действий, – в конце своего доклада произнес Чарский.

Бойцы заметно приободрились. Воевать – не языки чесать... Однако тогда у руководства Минобороны хватило ума не посылать антитеррористический спецназ для решения общевойсковых операций. Из Московского округа в Таджикистан срочным порядком был переброшен 186-й штурмовой авиаполк. Точно стальным гребнем прошлись русские асы-штурмовики по душманам. До восьмидесяти тонн бомб и ракет обрушивали на них ежедневно. При этом у басмачей имелись «стингеры», те самые, коими столь удачно сбивалась советская авиатехника в период афганской войны. Тем не менее натиск озверелых душманов был остановлен. Доблестные воины наркоплантаций убрались на свою территорию... О подвиге же русских авиаторов в те дни нигде не писалось и не говорилось.

После гибели Игоря Константиновича в «Альфе» произошло немало изменений. В подразделение брали уже не только офицеров и прапорщиков с богатым опытом, но и рядовых, отслуживших срочную. После кратковременной подготовки им вручались погоны прапорщиков, а через некоторое время они «дотягивались» и до младших лейтенантов. Именно из-за такого юного «бойца» погиб другой прапорщик и получил тяжелые ранения подполковник Елизаветин. Однако «Альфа» продолжала жить. Пирамида пошатывалась, но держалась.

– Отправляюсь кидать камень, – сказал Феоктистов на прощание Елизаветину.

На связь Ротмистр должен был выйти завтра утром. Лену до этого момента было решено не беспокоить.

Лена Тюрина

– Ты че па-ц-цанов... завалила?!

– Я и тебя завалю – глядя в упор на трясущегося юного отморозка, негромким спокойным голосом произнесла Лена.

Как ни странно, эта спокойная интонация ввергла бандюгана в состояние ужаса, близкого к безумию. Он не просто дрожал, он прямо-таки забился в предсмертной столбнячной лихорадке.

– Де-девушка! Не н-надо! – трясущимся голосом заверещал Гутенок.

– Почему же не надо? – с неожиданным интересом отозвалась Лена.

– У м-ме-нь-ня жена, ребеночек только родился, – сущую правду пролепетал Гутенок.

Как ни странно, в эту минуту он и в самом деле вспомнил свою дебиловатую супружницу, шестнадцатилетнюю выпускницу вспомогательной школы олигофренов.

– Ребеночек... – произнесла в ответ Лена. – Такой же поганью его воспитаешь?

– Нет! Клянусь, де-в-вушка! Не убивай! – По одутловатой прыщавой харе отморозка слезы текли уже в несколько ручьев.

– Я тебе не девушка, – усмехнулась Лена. – Я тебе тетенька, выблядок вонючий.

– Те-тетенька, – повторил Гутенок, – не убивай!

– Кто тебя нанял?

– Мент. Я его не знаю, вот Фадей, он знает...

Лена несколько не рассчитала удар (как это часто бывает в боевых условиях), и у Фадея были все признаки тяжелого сотрясения мозга. Он вздрагивал, ворочался, но никак не мог окончательно прийти в себя. Однако на шее у него болтался мобильник. Не спуская глаз с трясущегося Гутенка, Лена завладела фадеевским мобильником и тут же, с помощью специальной команды, соединилась с последним номером, который набирал главарь. Ей ответили после второго звонка. Властный, не очень вежливый мужской голос. Лена не торопилась вступать в диалог.

– Да, слушаю... Говорите! – жестко потребовал неизвестный собеседник. – В чем дело? Фадей, это ведь ты?!