Двое (рассказы, эссе, интервью)

«И еще художник Лентулов, в чьем доме он впервые встретился с буйным, непоседливым Владимиром Маяковским, который запомнился ему своей развевающейся крылаткой» (стр.9).

Лучше бы не склеивать два текста! Тогда можно было бы избежать двойной нелепости: во-первых, в доме в крылатке не сидят, так как крылатка — плащ, верхняя одежда; во-вторых, вряд ли крылатка «непоседливого» Маяковского произвела такое неизгладимое впечатление на молодого Толстого: он и сам носил крылатку — модно было, да, кроме того, Маяковский, наверное, не одной лишь одеждой поражал воображение!

С. Дымшиц:

«Бывали мы и у Валерия Яковлевича Брюсова, где за скромно накрытым столом слушали тихие и умные речи хозяина, его размеренное чтение стихов, его критические замечания, произносимые тоном непререкаемого авторитета» (стр.86).

B. Петелин:

«Канули в прошлое и тихие вечера в доме Валерия Брюсова, когда хозяин за скромно накрытым столом спокойно и размеренно читал свои стихи, деловито и авторитетно высказывал критические замечания» (стр.9).

Легкое, приятное занятие — сиди да переписывай. Но бессовестные мемуаристы все время подводят: вечно они напишут что-нибудь двусмысленное!

C. Дымшиц:

«К этому времени[4] дочка наша уже „стала на ноги“, начала бойко разговаривать» (стр.88).

В. Петелин (о том же лете):

«Сколько хлопот и радости уже тогда доставляла начавшая ходить дочурка» (стр.9).

Не понял В. Петелин выражения «стала на ноги» (то есть стала человеком, окрепла, освоилась), переправил по-своему: «начавшая ходить», — и получилось, что Марьяна, дочь Толстого, научилась ходить только в двухлетнем возрасте (она родилась в августе 1911 года, и В. Петелин это знает, только забыл произвести несложное арифметическое действие). Пошла на год позже, чем нормальные дети… Что с ней, бедняжкой?

Или Н.В. Крандиевская, третья жена А. Толстого, о близком друге своей семьи С. Скирмунте пишет «дядя Сережа» (Крандиевская Н. Воспоминания. Левиздат, 1973. стр.21). У В. Петелина Скирмунт тут же превращается в «родственника Натальи Васильевны» (стр.73 и 177). Никогда он не был ее дядей, и родства между ними не больше, чем между дядей Степой и Сергеем Михалковым. Нет, безопаснее держаться ближе к тексту, переписывать слово в слово, только, боже упаси, не ставить кавычек, не ссылаться на источник. Например, как на стр.132, дать отрывок из воспоминаний Крандиевской — восемь строк, одно слово переправить (вместо «бородка» — «борода»), одно слово добавить («громко») и изменить несколько знаков препинания. Чем не творческая переработка?

Или, как на стр.142–143, переписать целую страницу воспоминаний Натальи Васильевны, вставляя «для оживления» реплики:

«— А помнишь, Алеша, что тебе ответила сторожиха?

— Ну как же!»

и другую отсебятину.

Или проделать аналогичную операцию на стр.237 с воспоминаниями той же Крандиевской, заставляя Толстого проявлять сверхчеловеческую проницательность, а мемуаристку наделив блеющими интонациями:

«— Ты знаешь, Алеша, кого я встретила сейчас на тротуаре Курфюрстендамма?

— Есенина и Сидору?

— Ну вот ты уж и догадался… Ты всегда так. Не даешь рассказать, а уже все знаешь…»

Может быть, здесь отражено кредо В. Петелина? Он ведь тоже не дает рассказывать самим очевидцам. Он «знает» за них.

В книге В. Петелина 551 страница. Только на стр.283 — ровно на середине книги — автор спохватывается:

«Здесь и в последующем диалоги А.Н. Толстого с его выдающимися современниками представляют собой беллетризованное изложение, основанное на строго документальном материале. При реконструкции бесед использованы письма, воспоминания, дневники и другие биографические источники».