Сэр был мертв. К нему даже подходить не надо было — мертвее не бывает. Отважному Кухне стало плохо, он вышел за дверь. Винт никогда не видел таких страшных покойников. Глаза у Сэра были открыты, зубы оскалены, правая рука скрючена у горла.
На столе стояла простая поллитровка с водочной наклейкой. Других не было. Винт пересилил себя, взял бутылку и понюхал из горлышка — пахло водкой.
Обратно они бежали раза в два быстрее.
— Дяденька! — закричали они издалека. — Постойте! Слышите?!
Человек остановился и ждал их. Это его они толкнули минуту назад.
— Там мертвый человек лежит. Надо что-то делать! — задыхаясь говорил Кухня.
— Где?
— Вон там! Мы пришли, а он уже мертвый…
Винт не произнес ни слова, он не отрываясь смотрел на кроссовки фирмы «Рибок» на ногах незнакомца.
— Надо же! — сказал человек. — Срочно звоните в милицию. Срочно, а я их тут встречу.
Винт боялся поднять на него глаза. Человек бы сразу догадался, что его узнали.
— Торопитесь, — сказал человек, — телефон там, у кладбища. Я жду здесь.
Они побежали.
— Надо срочно проверить, живой Гриша или его тоже убили, — задушенным голосом сказал Винт.
Кухня остановился, икнул.
— Так Сэр не это… Не из-за пьянства?..
— Его отравили… Там бутылка на столе — вчера такой не было!
— Кто?
— Не оборачивайся, — прошептал Винт, — его зовут Полундра.
Кухня и минуты не вытерпел, оглянулся. Человек в белых кроссовках пропал, исчез, вроде его никогда и не было, привиделся.
Из телефонной трубки кричал милицейский голос:
— Кто сообщает? Фамилия? Кто сообщил?!
Винт посмотрел на Кухню.
Тот забрал у него трубку, повесил.
Люди говорят: «дурдом», «полный дурдом», «тебе в дурдом пора». Настоящий дурдом — психиатрическая больница, похожая на все остальные больницы. Уже во дворе пахнет лекарствами и больничной манкой. Приходят родственники с передачами и детьми, быстро ходят женщины в белых халатах, вокруг растут тополя. Другое дело внутри — везде решетки на окнах, а на дверях нет ручек, чтоб их открывать. Да и врачи очень странные. Прошлый раз докторша была добрая тетя, а сегодня смотрела на них уж очень внимательно и серьезно. Может, вспоминала, нет ли там пары свободных коек для двух подростков. А уж говорила такое — волосы на голове шевелились. Будто Гришу выпустили вчера, а он напился и напал на женщину с ребенком.
Кухня тоскливо посмотрел на окно в решетках, проглотил слюну и сказал:
— Он безвредный. Это у него вид такой. Не очень…
— Привезла его милиция, — сказала доктор, — в наручниках. Он оказывал сопротивление, бесновался, кричал.
— Он кричит, — пояснил Кухня, — если где когда непорядок. Так просто он кричать не будет. Это его специально разозлили…
— И напоили специально?
— Он не пьет, — сказал Винт, — это ошибка…
Почему-то на слове «ошибка» врач недовольно вздохнула. Вытащила из халата ключ — такие ключи у проводников в поезде, — открыла им дверь кабинета.
— А свидание можно? — робко спросил Кухня.
— Нет.
Кухня давно забыл про «пулей домой». Они сидели на бревнах. Их консультировал опытный человек — у него брат лежал сейчас в этой больнице.
— Хуже, чем ваш сделал, не придумать. За одну драку, за одну женщину, за одну выпивку — торчать здесь не переторчать.
Ребята молчали расстроенно. Они сами не ожидали от Гриши.
— Подстроили, — сказал Винт, — он не такой.
— Если б нам дали с ним поговорить, — сказал Кухня.
— Не дадут, — сказал брат больного, — это они не любят. И прогулки отменят. Можно проверить.
Они шли за ним вдоль высокого забора с колючей проволокой наверху. Путь их новому приятелю был знакомый — до большой щели в плотной ограде. Брат сначала сам посмотрел вовнутрь, потом подпустил Винта и Кухню.
Забор огораживал большой двор, по которому ходили наголо остриженные люди. То есть не все ходили. Кто-то сидел на траве под деревьями, некоторые — на скамейках. Люди как люди, только лысые да одеты в полинялые пижамы или халаты. Они разговаривали, спорили, смеялись — вроде дома отдыха.
— Чем же они сумасшедшие? — спросил Кухня. — Тихие такие, и не подумаешь.
— Они, брат, такие смирные, что договориться друг с дружкой не могут. Вон, вишь, спорят. А если б они договорились — они б этот дом разнесли напрочь…
Гриши среди больной публики не было.
— А я что говорил, буйных не пускают, — сказал брат больного, — будет себя хорошо вести, разрешат гулять, а то и свидания дадут… Моего тоже нет.
— А убежать они не могут?
— А как?
— Через забор.
— Куда ж они в таком одеянии? Их первая милиция сграбастает. Да вон и санитары наблюдают.
Они и не заметили санитаров. Двух больших мужиков в белых халатах. Те и не охраняли особенно, сидели в тени, курили и разговаривали.
— Как вы думаете, — спросил Кухня, — когда нашего выпустят?
Брат больного пожал плечами:
— Мой брат девятый год лежит.
— Никак не вылечится? — охнули ребята.
— Бывает, вылечится месяца на два, а потом опять сюда…
— Да-а-а, — сказал Винт, — вдруг неделю проболеешь, и то от скуки деваться некуда…
— У нас другое дело, — сказал Кухня, — понимаете, он не больной, по ошибке.
— И у меня по ошибке, — согласился брат больного, — тут половина по ошибке.