Двое (Сборник)

Тут я впервые увидел эту Нину- она приехала к мужу в гости и сидела рядом с ним в нашей лётной столовой. Высокая, чернобровая, с большими глазами и мягкими пухлыми губами — у нас на севере таких редко встретишь. Я сразу заметил, что она беременна. Когда Федю по телефону внезапно вызвали из столовой на аэродром, к самолету, она резко побледнела, и я подумал, что не нужно ей у нас оставаться.

Да она и не осталась — в тот же вечер уехала домой. Она работала сестрой в госпитале, который разместился у них в деревне, и часто разговаривала с Федей по телефону. А Федя, когда возвращался с боевого задания, всякий раз норовил пролететь над родной деревней. Снизится над отцовским домом и видит, как отец колет на дворе дрова, как мать вешает белье на веревку, как жена стоит на крыльце и машет ему рукой.

Однажды она не сразу вышла к нему на крыльцо, проспала, что ли, он встревожился и дал очередь из пулемета в воздух. Она выбежала на крыльцо, он успокоился и улетел.

Как-то раз в нелетную погоду поехал он к ней в гости вместе с тогдашним комиссаром третьей эскадрильи Виктором Михайловичем Коробейниковым.

Был Коробейников человек насмешливый и веселый. Пошли они втроем погулять — Коробейников, Федя Топорков и Нина. По деревенской улице идет им навстречу цыганка — молодая, красивая, вся в какие-то цветные шали закутана.

Коробейников кричит ей:

— Эй! Погадай!

А она:

— Да что тебе гадать, ты и сам все знаешь.

Но он не отстает: погадай да погадай.

— Я не из тех цыганок, — говорит цыганка, — которые гадают, а из тех, которые на оборонных работах работают.

Но все-таки остановилась, смеется.

А Коробейников:

— Нет, уж ты признавайся по дружбе: гадать не забыла?

— Забыть не забыла.

И пошла.

— Погадай ты мне, очень тебя прошу! — крикнула Нина цыганке вслед.

И такой голос у нее был взволнованный, что цыганка сразу остановилась.

— О чем же тебе погадать?

— Ответь ты мне, сделай милость, убьют моего мужа или нет? Я мигом домой сбегаю, тебе карт принесу…

— Этот твой муж? — спросила цыганка, поглядев на Федю.

— Этот.

— Так я тебе и без карт скажу: не убьют.

— Почему ж не убьют?

— А потому что у него талисман есть.

Вот когда это слово в первый раз выплыло: «талисман».

Нина обрадовалась, спрашивает цыганку:

— Что тебе дать за гадание?

А цыганка:

— Вот еще! Стану я у тебя брать! Может, я богаче тебя, ты почем знаешь?

Об этом разговоре Коробейников нам со смехом рассказывал, но потом перестал смеяться, когда оказалось, что действительно талисман есть. Напротив, он очень был недоволен, потому что не любил предрассудков.

О талисмане проболтался техник Сидоров. Долговязый, костлявый этот техник до того Топоркову был предан, что все дивились. С тех пор как Топорков вывез его на своем самолете с острова, он к Топоркову привязался. Человек он был одинокий, бессемейный, никому на свете даже писем не писал, и вся жизнь его стала — Топорков и его самолет. На аэродроме у самолета проводил он и день и ночь — все что-то чистит, чинит, заряжает. В самые зверские морозы не загнать его было в землянку, даже обедать забывал ходить — такой упрямый! Ну, конечно, самолет Топоркова всегда в лучшей готовности,- с таким техником можно жить, забот не зная.

О Топоркове он хлопотал, как о самолете. Был он Топоркову вроде няньки: всегда посмотрит перед вылетом, как он одет, да все ли на нем застегнуто, да смазаны ли щеки жиром, чтобы не поморозиться, да не налип ли снег на унты. По вечерам его спать загонял, чтобы успел Топорков выспаться, кипятил ему чай на старте, сам относил в самолет да еще дул в стакан, чтобы Топорков не обжегся. Даже Нине один раз отправил подснежной клюквы: ей, мол, в ее положении нужны витамины. Впрочем, Нину он не любил — ревновал, что ли.

При всей своей упрямой замкнутости проболтался он как-то приятелям, что Топорков в каждый полет берет с собой плюшевого мишку, и давно уже — с начала войны. Мишка этот хранится у Сидорова, и Сидоров перед каждым полетом сует его Топоркову в кабину, не знаю уж, в какое место. И Топорков в бою, в минуту опасности, непременно коснется его рукой.

От приятелей Сидорова стало это известно всему полку.

Многие даже видели мишку, и все заговорили, что у Топоркова есть талисман.

Коробейников, признаться, даже расстроился и рассердился: серьезный человек, серьезнейшим делом занят, и вдруг к этому делу такой вздор примешал. В этом духе рассуждал он с многими нашими летчиками и техниками, и все слушали его и с ним соглашались.

В конце концов Коробейников решил поговорить С самим Топорковым. К решению этому он пришел не без колебания: отняв мишку, в которого Топорков верит, если только Топорков в него верит, он может лишить его уверенности в себе, столь необходимой в бою. Но, поразмыслив, он пришел к выводу, что подобные опасения недостойны ни его, ни Топоркова, а потому к разговору все-таки приступил, начав его так:

— Ты веришь в мишку?

Топорков подумал, нахмурился и ответил:

— Нет.

— Чего ж ты его возишь с собой?

— Так Нине спокойнее, — сказал Топорков.

Но Коробейников гораздо меньше интересовался Ниной, чем Топорковым.

— А тебе спокойнее? — спросил он,