Двое среди руин

Сказать, что после этого наша жизнь изменилась — значит, не сказать ничего. Все заботы, все дела — все отошло на второй, если не на третий план! Я не мог, не представлял себе минуты без того, чтобы не подойти к Нате, и не коснуться лишний раз милого лица девушки губами. А она — она отвечала мне тем же! Рухнула стена, незримо стоявшая все эти месяцы между нами! Мы, словно обезумев, бросались в объятия друг друга. Одно только прикосновение этих рук, один взгляд, пойманный мною в слепом обожании, заставлял меня позабыть обо всем на свете, кроме желания немедленно взять ее на руки и отнести к постели. Ее настоящее — не притворное! — стремление отдаваться мне, не в меньшей степени, чем мое собственное, обладать ею, приводило меня в исступление… Естественно, у меня были женщины — и не одна! — в прошлом. Но такого не было раньше никогда! Я задыхался от страсти, всячески стараясь под любым предлогом оказаться с ней рядом… а заканчивалось это только одним: мы сливались обнаженными телами, даря и принимая ласки наших неутоленных чувств…

Доходило до того, что мы чуть ли не целыми днями лежали в кровати, изредка отрываясь для исполнения самых уж неотложных дел… Только Угар, не понимавший причин нашего добровольного заточения, заставлял нас заботиться о том, чтобы выпускать его на улицу или готовить еду — он не всегда возвращался домой сытым. Если погода на улице становилась плохой — лишний предлог, никуда не ходить… и мы оставались на нашем ложе любви и страсти, к тоске пса и нашей взаимной радости. Это было время, когда буквально все на свете нам заменила наша постель. Но мы и не жалели об этом. Если настало такое время, что каждый миг, который ты живешь на свете, может оказаться последним — почему не взять от этого мига все?

В силу известных причин, у Наты не могло быть детей, и мы не нуждались в предохранении. Ночь за ночью, день за днем — все равно! — таких сил и такого стремления к близости с девушкой у меня раньше не замечалось никогда. И я не противился. Напротив, брал все и старался сам отдать ей то, что она хотела получить взамен. А Ната… Ната распускалась весенним, майским цветком, став до безумия желанной и столь же милой… Меня поражало, как неистово и безгранично отдавалась мне моя маленькая девочка — для нее не существовало никаких запретов! Я, проживший на свете более чем вдвое, и даже больше, лишь удивлялся тому, что она умеет и знает… и, глубоко внутри, был втайне только рад этому. Рад, как мужчина, который хочет безгранично обладать любимой женщиной… Конечно, у этого опыта имелась причина, но мы ее не касались. Я не забыл ничего из рассказа Наты, но не чувствовал ревности или брезгливости, которая могла меня от нее оттолкнуть. Она не виновата в том, что с ней произошло. Что до меня — я просто был счастлив…

Глава 16 Новое солнце

— Дар! Дар!

Ната вбежала в подвал и кинулась ко мне. Я все еще нежился в постели, совершенно не желая вставать, после почти бессонной ночи…

— Что случилось?

— Весна! Весна началась!

Я недоуменно посмотрел на девушку.

— Весна? Лето! Да к тому же не первый день, так что и говорить об этом…

— Это по твоему календарю, на стенке нарисованному! А настоящая весна — сегодня! Да вставай же, соня! Выйди на улицу — там так тепло, что загорать можно! А ты все лежишь…

Я ухмыльнулся.

— Ну, кое-кто мог бы и не упрекать… Не ты ли мне всю ночь спать не давала?

— Это ты мне спать не давал! — возмущенно парировала Ната. — А еще прикидываешься, невинной овечкой! А ну вставай, лежебока несчастный!

Она сдернула с меня одеяло, и я, оказавшись, в чем мать родила, судорожно стал пытаться ухватить его за край. Ната прыснула со смеха, но, совладав с собой, уже серьезно повторила:

— Вставай. Там на самом деле что-то происходит. Не то, что раньше. И Угар носится по холмам, словно оглашенный, нос повсюду сует…

— Да он давно уже поблизости по сто раз землю вынюхал… Ладно, ладно! Встаю.

Ната не преувеличивала. Едва я вышел из лаза, как сразу почувствовал на лице очень теплое дуновение легкого, по-настоящему летнего ветерка. Словно дождавшись именно этого утра, повсюду, пробивая спрессованный слой из земли и пепла, стали яростно пробиваться ростки растений — столь же удивительных и незнакомых, как все, что мы уже встречали во время наших странствий. Да и сам ветер приносил с собой пряные запахи, явно зародившиеся далеко отсюда: далеких трав, которые росли возле высоких и неприступных скал. Но продолжалось это недолго: уже к обеду погода переменилась, и вернулся холод — возможно, последний, которым бесконечная зима пыталась вернуть утраченные позиции.

Ната, огорченно взирающая на метаморфозы, в сердцах произнесла:

— Дар, ну что это такое? Я не успела даже толком обрадоваться — и что? Все опять? Что, так теперь всегда будет?

— А кто его знает… — довольно равнодушно отозвался я, возясь с задубевшей сеткой, которую мы забыли вовремя вытащить после неудачной попытки наловить рыбу в одном из водоемов. — Ты не нервничай… Все образуется.