Двое в барабане

Зощенко замахивался на основные черты советских людей: их энтузиазм и оптимизм. Особенно разошелся в рассказе "Грустные глаза". Наши парады физкультурников ему не угодили, "румяные девушки в майках, спортивных туфельках, прыгающие вверх и вниз". Печаль и грусть ему подавай. Даже Пушкина в союзники взял: "От ямщика до первого поэта мы все поем уныло... Печалию согрета гармония и наших дев и муз..."

Товарищ Сталин подметил и перепроверил, что насмешкам у Зощенко подвергаются именно люди труда: рабочие, крестьяне, кустари, мелкие служащие, но никак не "прослойка" - ученые, врачи, учителя...

Это не случайность, а классовая позиция!

Возмутил Сталина, казалось бы, безобидный рассказик "Приключение обезь-янки", написанный для детей и опубликованный еще в 1937 году в "Пионерской правде" и перепечатанный после войны журналом "Звезда".

Бесспорно, писатель вправе сочинять любые небылицы, особенно для детей. Кому не по душе история чеховской Каштанки?

Но у Зощенко обезьяна усаживается за общий стол, ест чайной ложкой рисовую кашу и вытирает рот носовым платком.

"Второй Булгаков отыскался, - сердился Сталин. - Но Михаил Афанасьевич интересно фантазировал, пусть отталкиваясь от Уэллса, превратив собаку в подобие человека, но в итоге исправил свою ошибку. А Зощенко устраивает балаган, уподобляя мартышку советскому гражданину".

Конечно, науке известно, что человек произошел от обезьяны, но это был первобытный человек, а не строитель социализма.

Решение Сталина одернуть Зощенко и Ахматову ускорил случай. По радио он услышал выступление писательницы Ахматовой, которое транслировалось на всю страну из Большого театра.

Товарищ Сталин из-за постоянной занятости не слишком прислушивался к стихам, но его удивила реакция зала. Такая овация сопровождала, насколько он знал, выступления только двух товарищей: Ленина и Сталина.

Никакой ревности, упаси бог, у него не возникло. Но чувство горечи долго не оставляло.

Вчерашний творец истории, победитель фашизма, не успев снять шинель и гимнастерку, на глазах превращался в мелкого обывателя, теряющего гордость великоросса и коммунистическое сознание от альковных стихов.

В поисках эротики и поповщины

Когда Фадеев впервые услыхал от Сталина о намеченном ЦК разговоре с писателями, не скрывая чувств, обрадовался. Сбывалась мечта Маяковского: "О работе стихов, от Политбюро, чтобы делал доклады Сталин". Правда, как вскоре прояснилось, Сталин уступил место на трибуне Жданову, ограничившись ролью консультанта.

Большой разговор о судьбах и проблемах литературы назрел давно. Фадеева растрогало, что в числе первоочередных задач послевоенного строительства партия не забыла писателей.

Ознакомившись с проектом ждановского доклада и постановления ЦК о журналах "Звезда" и "Ленинград", он крепко призадумался. Ему было ясно, кто водил рукой Жданова. "Почерк" Сталина просматривался невооруженным глазом. Иначе и быть не могло.

Фадеев одобрил направление сталинского удара по безыдейности и аполитичности литературы. Но вот огневая мощь этого удара его смутила. Особенно конкретные цели, по которым он наносился. Существовала ли острая необходимость в такой убойной критике, выбивающей Зощенко и Ахматову из писательского седла?

Он искал ключ к отгадке у самой Ахматовой, перечитывая покорившие его давно строки.

Повторял, вслушиваясь в музыку стихов: "Я живу, как кукушка в часах. Не завидую птицам в лесах. Заведут - и кукую..."

Напевал, грустно улыбаясь: "Слава тебе, безысходная боль. Умер вчера сероглазый король..."

Дирижировал гармоничному строю рифмы: "Я пришла к поэту в гости. Ровно в полдень. Воскресенье. Тихо в комнате просторной, а за окнами мороз..."

Удивлялся поэтической точности мысли: "...И в доме не совсем благополучно: огонь зажгут, а все-таки темно... Не оттого ль хозяйке новой скучно, не оттого ль хозяин пьет вино. И слышит, как за тонкою стеною пришедший гость беседует со мною".

"Неужели товарищ Жданов, - спрашивал себя Фадеев, - не читал этих и других стихов, если написал в докладе: "Анна Ахматова является одним из представителей безыдейного реакционного литературного болота, ...является одним из знаменосцев пустой, безыдейной, аристократической поэзии, абсолютно чуждой советской литературе. Что могут дать ее произведения советской молодежи?""

Фадеев шелестел страницами, читал стихи заново, искал то, что нашел Жданов, и не мог найти. Все это напомнило ему поиски черной кошки в темной комнате, где ее нет.

Женское сердце всегда загадка, а поэтическое - тем более. Возможно ли забираться туда хирургическим скальпелем, ампутируя неугодные струны?

Хвалила стихи Ахматовой нарком Александра Коллонтай: "...в ее творчестве трепещет и бьется живая, близкая, знакомая нам душа женщины переходной эпохи, эпохи ломки человеческих психологий... Анна Ахматова - на стороне не отживающей, а создающейся идеологии".