Двое в барабане

Опыт российской жизни убеждал: массы сами хотели, чтобы ими руководили жестко. Царя им подавай! Хоть в короне, хоть в фуражке или ленин-ской кепке.

Размышлял в одиночестве, посасывая трубку: "Как могло случиться, что вражеский элемент расцвел таким пышным цветом? Как замаскировались миллионы людей, которые по своему социальному положению, воспитанию, психике не могли принять советский строй. В какие же дебри мы залезли". Находясь на трибуне, Сталин представлял себя кормчим, ведущим сквозь бури и штормы державный корабль. Вой оппозиции не сбивал его с курса, а шквал аплодисментов не кружил головы.

Стоя на трибуне, товарищ Сталин никогда не выходил из себя, не повышал голоса и как бы рассуждал вслух, советуясь с народом.

Он не ораторствовал, как большинство членов Политбюро и Совнаркома. Все, что позволял, - скупо жестикулировать здоровой рукой.

Он не был "горланом-главарем", как выразился Маяковский, вроде Троцкого, Зиновьева, Орджоникидзе, Кирова... Даже ленинской манере выступать не пытался подражать. Хорош бы был. Ха-ха! Не окрашивал речь шумовыми эффектами, напором эмоций, а убеждал логикой аргументов, тонкой иронией и острым словцом.

Поначалу его речь казалась монотонной, однообразной, но подбор фактов, которые "упрямая вещь", быстро брал за живое.

"Либо Октябрьская революция была ошибкой, и тогда такой ошибкой является арест меньшевиков и эсеров.

Либо Октябрьская революция не была ошибкой - и тогда нельзя считать ошибкой арест меньшевиков и эсеров".

Подчеркивая важность сказанного, поднимал правую руку, направляя указательный палец вверх, как бы намечая массам направление движения по Марксу, к сияющим снежным вершинам и дальше - "на штурм неба". У многих дух захватывало от такой крутизны.

Что можно было противопоставить сталинскому тезису: "Мы никогда не брали на себя обязательств дать свободу печати всем классам. Мы открыто говорили, что мы власть одного класса".

На известное ленинское обвинение в грубости ответил прямо, как говорится, метя не в бровь, а в глаз: "Да, я груб в отношении тех, кто грубо и вероломно раскалывает партию. Я этого не скрывал и не скрываю".

Без колебаний автор "Разгрома" разделял утверждение вождя: "Одна партия не делит и не желает делить свое руководство с другими партиями".

Фадеев думал так же: "Хватит нытья и говорильни. Время не ждет".

Сталин перечитывал послание Ивана IV Андрею Курбскому: "Апостол сказал: к одним будьте милостивы, отличая их, других же страхом спасайте, исторгая из огня".

Мысль о спасении страхом запомнилась. Не губить, а спасать страхом. В этом была суть.

Споря с Курбским, царь, как и товарищ Сталин, обращался к истории: "Даже во времена благочестивейших царей можно встретить много случаев жесточайших наказаний.

Царь всегда должен действовать одинаково независимо от времени и обстоятельств".

Почти каждую фразу послания отмечал карандашом.

"Царь страшен не для благих, а для зла..."

"Он не напрасно меч носит - для устрашения злодеев и одобрения добродетельных".

Дважды подчеркнул: "Насколько у нас хватает сил стремиться к твердым решениям и, опершись ногами в прочное основание, стоим неколебимо".

Сталин знал: не только с беглым князем объяснялся царь - к потомкам обращался за пониманием. В романовской России не нашлось ему места на памятнике в честь тысячелетия державы в Новгороде-Великом. Анафеме предали государя, собирателя земли Русской. Только большевики его оценили по заслугам.

Товарищ Сталин надеялся на лучшую судьбу и благодарность потомков.

Он никогда ничему не удивлялся, не разводил руками. Знал все наперед. Его уверенность убеждала миллионы. Невысокий пожилой человек с добрым крестьянским лицом не спеша поднимался на трибуну и освещал массам путь волшебным фонарем разума.

Волны сильного магнетизма исходили от его слов в зал, вызывая у каждого холодок в животе. "...Внутренние враги нашей революции являются агентурой капиталистов всех стран..."

Фадеев не жалел ладоней, аплодируя сталинским словам: "...Марксист-скую мысль надо все время подкреплять...", "...Пока существует империализм, все будет повторяться заново: "правые", "левые"".

Он приветствовал тезис Сталина: "Значит, не убаюкивать надо партию, а развивать в ней бдительность, не усыплять ее, а держать в состоянии боевой готовности, не разоружать, а вооружать, не демобилизировать, а держать ее в состоянии мобилизации..."

Товарищ Сталин соглашался с Лассалем: "Партия укрепляется тем, что очищает себя".

Фадеев - со Сталиным: "Страна погибнет, потому что вы не умеете распознавать врагов".

Директиву о применении пыток Сталин дал лично. Объяснение вождя Фадеева убедило: "Фашизм поднял голову в Европе. Гестаповцы истязают коммунистов. Поэтому миндальничать с врагами народа - преступно. Пусть повертятся, как кефаль на сковородке".

Тогда, в конце тридцатых, Фадеев однозначно верил в революционную справедливость. Повторяя за Сталиным: "Если человека посадили, значит что-то было".