Двое в лунном свете

Конкордии оставалось только смущенно взмахнуть руками, затянутыми в перчатки. Лишь осознав, что она делает, учительница быстро сложила их на коленях.

– Да ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю!

– Ты хочешь сказать, после ночи безумной страсти? Когда мужчина, о котором идет речь, полностью очарован, потрясен, влюблен настолько, что даже на следующий день не может ни о чем думать? – подсказал ей Эмброуз.

– Знаешь, что я тебе скажу? – возмутилась Конкордия. – Каждый мужчина, который толкует о том, что он очарован, потрясен и влюблен, да еще использует эти слова в одном предложении, способен очень четко оценивать ситуацию!

Эмброуз вжался глубже в подушки.

– А я-то считал, что ты оценишь, с каким изяществом я сумел разрешить эту неловкую ситуацию с твоими ученицами, – сказал он.

– Так ты полагаешь, что если я прислушаюсь к твоему предложению и заявлю о своем желании стать твоей женой, то это называется «разрешить непростую ситуацию»?!

– Нет, но ты должна согласиться, что я предложил тебе поступить очень современно, – защищался Эмброуз.

– Вы невозможны, сэр, – тяжело вздохнула Конкордия.

Наступила короткая пауза.

– Или ты предпочла бы, чтобы я поступил так, как диктует традиция? – спросил Эмброуз спокойным тоном. – Ты думаешь, мне следовало попросить тебя стать моей женой этим утром?

Конкордия напряженно выпрямилась и стала с деланным вниманием рассматривать пейзаж за окном.

– И все из-за какой-то ночи любви, когда мы вели себя как равные? Разумеется, нет, – проговорила она. – Я не могу сказать, что вы использовали или принудили меня, сэр. Так что нечего стенать и переживать из-за того, кто кому сделает предложение.

– А что, если бы предложение сделал я? – спросил Эмброуз.

– Конечно, я бы отказала тебе, – сделав недовольную гримасу, ответила Конкордия.

– Потому что ты такая современная и не любишь подстраиваться под ситуацию?

Нет, он нарочно дразнит ее, заключила про себя Конкордия.

– Нет, – коротко ответила она. – Я бы отказала тебе, потому что понимаю: сделать мне предложение тебя заставила твоя собственная честь джентльмена. Я не стану выходить замуж за человека, который повинуется только чувству долга.

Уэллс посмотрел на нее непроницаемым взором.

– Полагаю, ты переоцениваешь степень моей джентльменской чести, – проговорил он.

– Все это ерунда! Ты очень порядочный человек, Эмброуз, – отрезала Конкордия. – Я почувствовала это в первую же нашу встречу. И именно поэтому я буду вынуждена отказаться от любого твоего предложения. Не могу я выйти за тебя замуж в сложившихся обстоятельствах. Когда ты вынужден поступить именно так.

– Вынужден… – эхом отозвался Эмброуз. – Какое неприятное слово.

– Да что уж там, слово как слово, – пожала плечами Конкордия. – Брак, заключенный, по сути, по расчету, в результате каких-то там невнятных понятий о чести, старомодных измышлений или для того, чтобы удовлетворить лицемерным требованиям света, общества, сродни пожизненному тюремному заключению для обеих сторон. Потому что оба супруга окажутся в застенках, пусть даже и невидимых глазу.

– Полагаю, именно это мнение высказывали твои родители? – полюбопытствовал Эмброуз.

Конкордия не смогла ничего ответить ему, потому что Уэллс сказал правду. Как часто она слышала от родителей именно эти слова? Да постоянно! Потому что выросла под разговоры, подобные тому, который она вела с Эмброузом.

– Ты, вероятно, полагаешь, что, выйдя замуж под давлением этих обстоятельств, ты изменишь памяти своих родителей и всему тому, чему они тебя учили? – ласково спросил Уэллс.

Конкордия взяла себя в руки и решительно вздернула подбородок.

– Я не желаю приговаривать никого из нас к несчастному браку, – отрезала она.

– А почему ты так уверена в том, что он будет несчастным? – спросил Эмброуз.

В это мгновение кеб остановился. Эмброуз потянулся к ручке двери.

– Что ж, учитывая твое благоговейное отношение к этим делам, я вынужден сказать тебе, что нам остается положиться лишь на мое современное отношение, – заметил Эмброуз.

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду, – с сомнением покачала головой Конкордия.

– Как я уже говорил тебе утром перед твоими ученицами, я оставлю решение о свадьбе за тобой, – с готовностью объяснил Уэллс. – Если ты решишь попросить моей руки, то знаешь, где меня найти.

Эмброуз отлично понимал, что со своим последним замечанием он зашел слишком далеко, и знал, что со временем обязательно пожалеет о своих словах.

Все утро он наблюдал за Конкордией и видел, что нервы ее на пределе, она едва сдерживается. Совершенно ясно, что ему вообще не следовало заводить разговор о браке и тем более не надо было делать предложение в такой нетрадиционной форме.

Но что ему оставалось делать после того, как Феба, Теодора, Ханна и Эдвина буквально загнали его в угол?