Двое в новом городе

Мне становится жарко. Лицо горит. Проворно спускаюсь по лестнице, придерживая полы халата. Машинально трогаю не бритый со вчерашнего дня подбородок и смотрю на себя в зеркало, что висит в вестибюле. Все мы смотримся в него. Смотрю и я — да, оброс. Ладно, сойдет. В конце концов, нас с Виолетой связывает только старая дружба, разорванная десять, нет, одиннадцать лет назад по моей вине…

Я уж думал, она меня забыла. Теперь мне все понятно. Ведь позади зима и осень, с их дождями и туманами, — вот почему она молчала. А сейчас весна. И первые теплые лучи солнца проложили ей дорогу ко мне. Нет причины быть недовольным. Даже если она снова принесла коробку конфет.

Пересекаю двор. Почти не замечаю фонтанов, которые торжественно салютуют в честь дня моего рождения. Красиво! Все-таки очень нужны иллюзии, радость, даже если они и быстротечны… Иду по аллее, посыпанной песком, и слышу, как он скрипит у меня под ногами. Это слышу, а фонтаны — нет. Как все сложно!

Я совершенно здоров. Последний врачебный осмотр — и покину санаторий. Надену свой белый летний костюм и вернусь в новый город, рожденный мной, моими руками, моей молодостью… Впереди счастье, здоровье, новая работа.

Пересекаю двор и направляюсь к железной ограде. Вижу, какая-то молодая женщина в белом платье беседует у ворот с вахтером. Поодаль стоит детская коляска. Да, все мне теперь ясно! Подходить или не подходить к этой женщине с детской коляской? Впрочем, Виолета уже заметила меня. Машет рукой. Она в хорошем настроении. Отступать поздно.

— Поздравляю с днем рождения! — кричит она еще издалека.

Не знаю, что ей отвечать. Приводит меня в смятение эта детская коляска. Раньше-то ребенка не было. А теперь я должен в его присутствии говорить, благодарить, оправдываться.

С помощью вахтера наваливаюсь на железные ворота, отворяю их. Подхожу к Виолете, протягиваю руку:

— Здравствуй, Виолета! Спасибо, что навестила.

Бормочу это, а сам не решаюсь глянуть в сторону коляски. Виолета подает мне цветы и конфеты, которые принесла с собой, показывает на коляску:

— Ты только посмотри! Настоящая принцесса!..

Почему «принцесса»? А, ладно, пусть будет так. Подхожу к коляске. Виолета отгибает край одеяльца.

— Взгляни же на нее! Ну, разве не принцесса?

— Да, Виолета. — Я чувствую, что краснею от смущения. — На тебя похожа.

— Правда? Знаешь, все так говорят.

— Да, точная твоя копия.

— И мне так кажется.

Вижу розовое личико и соску во рту. А Виолета продолжает:

— Какое выразительное личико, правда?

— Да, Виолета.

— Вполне отвечает своему имени.

— А как ты ее назвала?

— Улыбка…

— Как?

— Улыбкой назвала. Правда, прекрасное имя?

Мне стало жалко маленькое существо. Ведь ему всю жизнь носить это имя! Ради чего? Только потому, что мамаше пришла на ум такая странная идея. Да, все-таки она неисправима. Хотелось отругать ее как следует, но духу не хватило. Вот уж не время было сейчас ссориться. Пусть радуется. Пусть ликует, раз ликуется!

— А знаешь, Улыбке сегодня три месяца и пять дней.

— Не знал, Виолета.

— Разбудить ее?

— Нет, прошу тебя, пускай спит.

— Ничего, она уже много поспала. Надо же тебе посмотреть, какая она, когда проснется. Ведь она самая настоящая улыбка. А когда спит, лицо у нее не такое выразительное…

Она склонилась над ребенком, тронула его за носик. Девочка зашевелилась, открыла глазки.

— Видишь? Чудесные глаза!

— Да, совсем твои.

— И лоб мой, — продолжала она хвастать, — и брови. Хочешь подержать, а?

— Помилуй, Виолета, не надо!

— Да нет же, попробуй! Увидишь, какая тяжеленная… В ней уже пять килограммов и почти триста граммов… Каждый день ее взвешиваю… Ну, прошу тебя, попробуй! Почему ты не хочешь? Она очень любит, когда ее берут на руки.

Восторженная мамаша вынимает ребенка из коляски и подает мне. Беру девочку В самом деле, тяжеловата. Поднимаю ее к лицу, сам не знаю зачем, спрашиваю это бессловесное существо:

— Ну, а как тебя зовут?

Оно, конечно, молчит. Тогда Виолета забирает девочку — боится, видно, как бы не уронил, — и укладывает в коляску. При этом она смеется над моей неопытностью:

— Не привык ты к таким делам. Понятия не имеешь, до чего же она сладкая.

Мы вместе вкатываем коляску в ворота. Движемся по аллее, обсаженной липами. Виолета на меня ноль внимания. Все внимание Улыбке.

— Ну, девочка моя, спой дяде песенку!

Я иду по другую сторону коляски и, честное слово, опасаюсь, что малышка, выдрессированная мамашей, действительно сейчас запоет. Слава богу, этого не случилось! Она только лепечет и жует пустышку, а мамаша строит ей невероятные гримасы. Просто не узнаю Виолету. Мне даже жалко ее — она выглядит чуточку ненормальной.

Мы усаживаемся в тени в самом конце аллеи. Улыбка снова засыпает, прикусив пустышку. И мы с Виолетой можем начать нормальный разговор.

25

Трудно мне теперь восстановить весь разговор, который мы вели тогда с Виолетой под сенью лип. Это были обрывки мыслей, внезапно возникавших и так же внезапно исчезавших, восклицания, вздохи и радостные порывы сердца, пробуждающегося к жизни.