Двое в одних штанах

– Очень интересный подход, – с удовольствием заметил Генрих Витольдович. – Вы приходите ко мне с запасом времени. Мы спокойненько разберемся, все разложим по косточкам.

– Я не хочу по косточкам. Я уже давно мясом оброс, – не сдавался Дима.

– Н-да. Скажите, у вас в детстве часто была икота? – вдруг заинтересованно спросил Генрих Витольдович.

– Что? Икота? Не припомню. Кажется, нет. Но при чем тут… – Дима даже надулся от возмущения. Вся его ирония и, можно даже сказать, сарказм пропали даром.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, я все объясню. Разберемся спокойненько. А вы любили лазить по деревьям?

– Боже мой! Это бред, – застонал Дима. – Генрих Витольдович, знаете что я вам скажу…

– Да-да, очень интересно…

– Никаких снов я не вижу. Просто не вижу, и все тут. Детство у меня было счастливым. Мальчиком, правда, я был слегка хулиганистым, но это, мне кажется, вполне нормально. Претензий к родителям у меня нет. Никаких особых прозвищ не было, в те годы меня называли просто Митей.

– Хорошо, хорошо, очень хорошо, – успокаивающе покивал головой Генрих Витольдович. – А не хотите ли прилечь? – радушный жест указал на кушетку, прикинувшуюся козеткой в угоду ученому стилю кабинета.

– Спасибо, не стоит, – решительно отверг такую возможность Дима.

– Очень хорошо. Не беспокойтесь, что нормально, что ненормально – мы разберемся.

– Да я и сам знаю, что нормально.

– Конечно, знаете. А как же вам не знать? Только не будем валить все в одну кучу… Вот скажите лучше… вы в детстве как любили яичко – всмятку или в мешочек?

– Какая разница? – устало ответил Дима. Он понял, что из цепких лап человека, которому ничто не может испортить настроение, не так-то легко вырваться. Оставалось смирно отвечать, чтобы выпустили добровольно. – Кажется, всмятку.

– Прекрасно, прекрасно! – с весьма довольным видом сделал еще несколько пометок Генрих Витольдович.

– Но какое это имеет отношение…

– Очень хорошо. Вы не волнуйтесь. А постарайтесь-ка спокойненько припомнить, с какой стороны вы разбивали такое яичко – с острой или с тупой?

В этом же духе продолжался и весь последующий разговор. Генрих Витольдович был неизменно доброжелателен и с радостным удовлетворением воспринимал все, что бы ни сказал Дима. Сбить его с намеченного пути и отвлечь от заготовленных вопросов не смог бы и танк. Димины наскоки и иронию он не то чтобы игнорировал, но растворял в море своего спокойствия и понимания.

На имени своего визави Дима почему-то все время спотыкался, никак не мог нормально произнести, поэтому предпочел более простой вариант обращения: профессор. Велели запомнить, он и запомнил, а чтобы не забывалось, повторял все время, как хороший ученик. И произносил с благоговением, почти с придыханием – очень уж было приятно поерничать.

Через некоторое время Генрих Витольдович, вполне удовлетворенный Диминым почтением, сказал: – Ну что вы все «профессор» да «профессор», не стоит так официально. Зовите меня просто: Генрих Витольдович.

«М-да, – подумал Дима, – действительно просто. И о чем думали его родители, когда давали ребенку такое имя? Ему и деваться-то было некуда, как только в эти психи идти».

К чему гнул своими вопросами целитель душ, определить было совершенно невозможно. Например, если бы он просто поинтересовался, какой цвет предпочитает Дима, можно было бы сообразить, какой называть не стоит: красный – значит, слишком агрессивен, черный – все видит в мрачном свете, синий… фу, об этом и говорить не стоит… Так нет, он не спрашивал, какой цвет нравится, а только с вывертом: какого цвета занавески повесил бы в спальне. А спальни-то нет. Есть кабинет, в котором стоит диван – чтобы посидеть, если захочется, и поспать, если случится. Вот и думай, как тут ответить. Или, скажем, какие тапочки Дима предпочитает – с задником или без. А разве бывают мужские тапочки с задниками? У папы его были – в те времена такие делали. Короче, ему в какой-то момент стало даже интересно – как умудриться отвечать так, чтобы запутать своего интервьюера, не дать ничего понять и выйти сухим из воды.

Даже если бы Дима разбирался во всей этой мудреной науке, он вряд ли сумел бы определить, к какой школе психоанализа принадлежит сидящий перед ним специалист. Когда-то тот наверняка был психоневрологом или психотерапевтом в какой-нибудь районной поликлинике, но, следуя веяниям времени, переориентировался на модную специальность. В его голове причудливым образом переплелись традиции старой школы и современные методики, а непримиримые противоречия, которые между ними существовали, мирно уживались друг с другом. И действительно, почему бы им не уживаться, если можно зарабатывать неплохие деньги. Нет, конечно, дело не в деньгах. Точнее, не только в них. Интересные люди, неоднозначные ситуации – главное, иметь собственную позицию, следовать своему чутью и слегка приправлять традиционный профессорский консерватизм пряной ноткой новаторства. Так и науку двигать можно, и школу собственную создать. Здравый смысл и прочная научная база – достаточные условия для безбедной прогрессивной жизни.