Двое в океане

— Чтоб их! Надоели! Поди, думают, что уже на дне. — Моряткин по-свойски подмигнул Смолину. — Помните, как вы в первую ночь рейса повисли над бортом? Чуть концы не отдали. Так вот, сейчас мы как раз в таком положении — висим! — Он показал глазами на стопку чистых листов бумаги на столе: — Пишите свое послание, а я мигом отстукаю «вне всякой»!

Сейчас Моряткин работал с советским сухогрузом «Кострома», который находился где-то в центре Атлантики, направляясь домой и попутно выполняя роль дежурного судна по радиосвязи — ретранслировал радиограммы на Родину с более отдаленных судов. Получив первое тревожное сообщение с «Онеги», «Кострома» теперь держала волну только с «Онегой», немедленно переправляя в Москву все, что поступало с борта попавшего в беду научного судна.

— Волнуется за нас «Кострома»! — удовлетворенно сообщил Моряткин, кивнув на комарино попискивающий аппарат. — Слышите? Немедленного ответа требуют хлопцы! — Он задумчиво улыбнулся. — Свои!

Смолин присел за соседний стол, вложил листок чистой бумаги в каретку пишущей машинки и, несмотря на то, что работал двумя пальцами, быстро отпечатал текст, заранее сложившийся в голове:

«На борту НИС «Онега» спроектирован и построен принципиально новый тип спаркера, основанный на применении…»

Коротко перечислив главные технические характеристики аппарата, он перешел ко второй части депеши:

«В районе Карионской гряды с помощью указанного спаркера были получены данные, подтверждающие присутствие в толще прибрежного шельфа залежей нефти, которые на мелководье в непосредственной близости к берегу подходят близко к поверхности океанского дна, а значит, доступны для промышленного освоения…»

Он немного помедлил. Надо бы обо всем сообщить Золотцеву, его подпись под депешей придаст ей официальный характер. Но сейчас время особенно дорого, и Смолин решительно завершил свое послание человечеству высокопарной венчающей фразой:

«Считаем нужным для установления бесспорного приоритета подчеркнуть особо, что честь изобретения принципиально нового типа спаркера принадлежит гражданину СССР Андрею Евгеньевичу Чайкину, а честь открытия названных нефтеносных слоев экспедиции под руководством профессора В. А. Золотцева в восьмом рейсе НИС «Онега».

Подписался полным научным и служебным титулом и адресовал радиограмму в Совет Министров СССР.

Отпечатанный лист сунул под нос Моряткину. Тот профессионально, одним взглядом ухватил сразу весь текст и даже присвистнул от удивления:

— Ого! Правительственная! Неужели мы все это нашли?! Ну и молотки! Значит, не зря?..

— Не зря!

— Тогда не так обидно и тонуть…

Тот же текст, но уже на машинке с латинским шрифтом, Смолин отпечатал по-английски. В двух экземплярах. Первый предназначался прямиком мировому эфиру — океану, миру, людям: «Всем! Всем! Всем!», второй адресовался в американский город Норфолк Клиффу Марчу. Ко второму Смолин сделал приписку:

«Дорогой Клифф! Мы не забыли тебя, Томсона, Матье, верим в вас. Спасибо за помощь спаркеру. В нашем успехе есть и твоя доля. Все будет о’кэй! Помнишь у Хемингуэя? Человек рождается не для того, чтобы терпеть поражения. Значит, нам с тобой так и держать…»

Эх, сообщить бы еще и по Атлантиде! Да сейчас уже недосуг.

Оба листка положил перед Моряткиным для перевода на язык морзянки, а сам сел за второй передатчик. Он уже был настроен на телефонный канал.

Сперва вышел на позывные норвежца и по-английски зачитал только что переданную с мостика очередную сводку. Хрипловатый, прошитый треском бушевавшей в поднебесье бури голос норвежца откликнулся коротко: «О’кэй! Сообщение принял. Полным ходом идем к вам. Держите с нами связь. Желаем удачи! Капитан». В том же духе ответили с аргентинского и польского судов. «Кама», находившаяся ближе других, на форсированном режиме машины шла к Карионской гряде. Главная надежда была именно в ней, «Каме», — ей оставалось четыре часа ходу. Продержаться бы им эти четыре часа!

Пришел в радиорубку Руднев с листком в руке, выслушал новости с судов, готовых прийти на помощь, с сомнением помотал головой: