Двое в океане

Выслушав эту тираду, Ясневич опешил, выкатив голубоватые блеклые глаза. Наверняка далеко не все понял из сказанного, потому что Смолин намеренно подбирал слова нерасхожие, потруднее, искренне потешаясь над незадачливым полиглотом. Дело в том, что еще в Москве Крепышин поинтересовался, знает ли Смолин иностранные языки. Смолин ответил, что когда-то давно изучал английский. Ничего, успокоил его Крепышин, не пропадем, в экспедиции свой спец имеется, наш зам Ясневич чешет по-английски и по-французски — только держись! Да и он, Крепышин, в случае чего тоже готов помочь Смолину в переводе. Ведь работать-то придется с американцами. И добавил с легким назиданием: в нашем деле без языков ох как туго!

Увидев, как на круглой физиономии Ясневича проступило откровенное детски-простодушное огорчение, Смолин подумал: ну вот, начинаю наживать себе недругов с первых же минут! А ведь твердо намеревался прожить на «Онеге» без суеты.

Ясневич поспешил перейти снова на русский:

— Я убежден, уважаемый Константин Юрьевич, вы будете довольны нашим путешествием. Международный эксперимент! Важные контакты с американцами… И все такое… И вам, как известному ученому…

Он обратил взор к разложенному на столе разграфленному листу ватмана с обозначенными на нем фамилиями, поводил по бумаге пальцем:

— Значит, так… Ваша каюта под номером пятьдесят пять. Две пятерки. Легко запомнить. Подымитесь палубой выше, там вахтенный у трапа вызовет каютную-номерную. Она вам откроет дверь. Каюта хорошая, не волнуйтесь. Я сам лично для вас берег. Одноместная. Правда, расположена ближе к носу. При килевой качке может и побросать. — Ясневич вежливо улыбнулся. — Но вы, конечно, гуд сейлер. В море не новичок. Что нам с вами качка!

Провожая гостя до двери, задержал его у порога.

— И еще одно. Чуть не забыл. В кают-компании вам отведено место за столом капитана. Вместе, так сказать, с руководством. — И добавил значительно: — Я буду вашим соседом.

— Но я вовсе не руководство! — возразил Смолин. — Нельзя ли за другой стол? Не за руководящий?

— Да бог с вами, Константин Юрьевич! Такой известный ученый! Мы с начальником экспедиции специально определили вам это место. Еще в Москве. И уже все, все утверждено!

Ясневич дружески коснулся плеча Смолина — это свидетельствовало о желании установить между соседями по престижному капитанскому столу короткие отношения равных. Не только Крепышин, но и этот зам заранее стремится определить отношения. Может, здесь так принято?

Уходя, Смолин подумал с огорчением: «И на кой нужен мне этот бодрячок? Судя по всему, все три месяца придется с ним лобызаться».

Он поднялся палубой выше, отыскал дежурное помещение, а в нем вахтенного помощника, рослого молодого блондина с узким сухощавым лицом, тот по спикеру прокричал на все судно, срочно вызывая в дежурку каютную-номерную Гаврилко. И эта самая Гаврилко через минуту прибежала, запыхавшись, откуда-то из недр судна. Круглые кукольные глаза на детском с кулачок личике смотрели на Смолина робко и почтительно, в руке нервно позвякивала связка ключей.

— Позвольте помогу! — Она потянулась к чемодану.

Он мягко отстранил девушку.

— Нет уж! Это не для детей! — И подумал: как родители отваживаются пускать в море таких вот цыплят? В штормы, в качку!

Каюта Смолину понравилась. Все, что необходимо: широкая койка за плотной портьерой, просторный шкаф, умывальник, зеркало над ним, а главное, удобный письменный стол у иллюминатора, настольная лампа, над столом широкая книжная полка — вполне уместится вся научная литература и справочники, привезенные из Москвы. Он подошел к иллюминатору. За бортом внизу плескалась тяжелая маслянистая вода бухты. Мощно рассекая тупым носом воду, входил в порт, направляясь к дальнему причалу, огромный, похожий на сундук, контейнеровоз.

— Нравится? — услышал за спиной робкий голосок.

— Нравится, — обернулся он. — А как вас зовут?

— Женя.

— Очень приятно. А меня Константин Юрьевич. Будем с вами, Женечка, дружить. Мусорить не люблю. Так что работы вам лишней не доставлю.

Девушка протянула ключ.

— На стоянке каюту запирайте, старпом велел, а в море уже не нужно.

Они вышли в коридор. Женя указала куда-то в конец коридора.

— Там на корме, палубой ниже, наша прачечная, а напротив фотолаборатории — душ.

На корме! — отметил он про себя. Она произнесла это слово с ударением на «о». Так принято у моряков. Стало быть, и ему, Смолину, придется теперь говорить по-морскому, как тут положено. Эта мысль позабавила: еще одна забота!

Закрыв за Женей дверь, Смолин снова подошел к иллюминатору. Утюг-контейнеровоз уже приткнулся к кажущейся издалека хрупкой полоске причала — и как не раздавила причал этакая махина с десятиэтажный дом! Где-то в порту покрикивали локомотивы. Прошел недалеко от «Онеги» белый катер, обвешанный по бортам, как монистами, старыми покрышками. «Пайлот» — прочел по-английски Смолин на белой стене рулевой рубки, — лоцман.