Двое в океане

— И никого другого, — подмигнул Смолин, довольный, что сумел отвлечь ее от грустных мыслей.

Книгу он перечитал не отрываясь. И она открылась ему по-новому, во всем своем высоком смысле: мир не однозначен, и каждый раз человек в нем снова и снова открывает самого себя.

Как там сказал Сантьяго? «…Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения. Человека можно уничтожить, но его нельзя победить». Это сказал Сантьяго, которого Хемингуэй подарил миру, потому что подумал: вдруг судьба и мысли одинокого кубинского старика хотя бы чем-то помогут другим?

Но почему Ирине так хотелось, чтобы Смолин непременно прочитал эту книгу именно сейчас? Ей-то что до его настроения! И вообще, что Ирине Лукиной до него, Смолина? Вернется в свой Киев, а потом поедет с мужем в благополучную Вену, куда его, оказывается, посылают надолго, может быть, даже станет там хорошей, как все австриячки, домохозяйкой, будет лепить для муженька сибирские пельмени из австрийского мяса. А Смолин, вернувшись домой, снова с головой уйдет в свою спасительную работу, и будто не было боя склянок, отбивающих медлительное судовое время, таинственного шелеста моря за стальной обшивкой борта, неведомых островов, встающих в море на заре, как давняя и несбыточная мечта о счастье…

Но ведь если есть работа, значит, все-таки стоит жить!

Смолин вышел на палубу. Море по-прежнему полыхало жарким солнечным пламенем, где-то у горизонта впечатывались в вязкое предвечернее марево нечеткие силуэты рыбацких баркасов.

— Старику снились львы, — произнес вслух Смолин и сам себе улыбнулся.

Утром пришло сразу две новости. Первую принесло радио: из Москвы из института сообщили, что «Онеге» на обратном пути разрешен заход в Грецию, в порт Пирей, на три дня, — компенсация за несостоявшиеся визиты в США и Венесуэлу.

По приказу капитана в третий раз провели обстоятельную инспекцию всего судна, включая наружную сторону днища, — вновь посылали за борт аквалангиста, и возглавлявший чрезвычайную бригаду стармех Лыпко, ко всеобщему успокоению, вынес окончательный приговор: бомбы нет, тревога ложная!

Вторая новость пришла почти одновременно с первой, но путь ее был коротким — она родилась в геофизической лаборатории на корабле. В это утро Чайкин в присутствии Смолина повернул ручку рубильника, и за стеной отсека в кварцевой трубке сверкнула молния. Она была настолько ослепительной, что могла поспорить с блеском тропического солнца. Во время их первого опыта молния уже вспыхивала, такая же слепяще-яркая, но жила лишь мгновения, подобно настоящей молнии. А эта вроде бы и не собиралась выпорхнуть из своего прозрачного кварцевого футляра. Ожил, заработал и весь аппарат. Застрекотал осциллограф, пришел в движение барабан, сдвинул полосу разграфленной ленты, она медленно потекла за стеклом окошечка, уверенное острие самописца коснулось бумаги и принялось чертить на ней бегущую зигзагом жирную линию. Как завороженные смотрели они на этот зигзаг.

— Пишет…

— Пишет! И как пишет, Андрей, как пишет! Ты смотри, где копает! Чуть ли не в самом центре земли!

Смолин почувствовал, как у него перехватило дыхание, будто оказался на краю обрыва: так хочется туда заглянуть и в то же время боязно. Он не верил своим глазам. На ленте обозначились показатели, о которых еще вчера геофизики не могли и мечтать! Теперь можно будет прослушивать дно до самых непостижимых горизонтов океанского ложа. Эта штука способна открыть такое, что дух захватывает! Чайкин, да знаешь ли, что ты изобрел? Не только у нас, во всем мире тебе за это скажут спасибо. Если бы Клифф Марч ведал, какому делу помог! И для американцев спаркер Чайкина будет подарком. Ай да Чайкин! Его бы сейчас расцеловать, подбросить в воздух, как подбрасывали когда-то вернувшихся с фронта солдат. Но Смолину были чужды сентиментальные порывы. И сейчас он просто молча взглянул в дрожащее от волнения, с красными от бессонницы глазами лицо своего молодого коллеги и улыбнулся ему. Чайкин переминался на месте, словно готов был куда-то бежать, но не решался, на его лбу выступили капельки пота. Наконец вздохнул полной грудью, как человек, завершивший долгий и нелегкий труд, опустил вдоль тела потерявшие силу руки и тихо произнес:

— Спасибо!

— Спасибо! — ответил ему Смолин.

Потом набрал номер на диске телефонного аппарата и нарочито невозмутимым тоном, не торопясь, веско вложил в трубку слово к слову:

— Товарищ начальник экспедиции! Докладываем: изобретенный и сконструированный вашим сотрудником Андреем Евгеньевичем Чайкиным спаркер прошел испытания. Работает исправно, только что продемонстрировал показания, которые лично мне представляются феноменальными.