Двоедушник

Шире развела колени, подалась навстречу. Вздрогнула, когда впервые почувствовала его внутри. Он замер, позволяя ей переждать первую боль. Ника часто дышала и продолжала смотреть на него снизу вверх. Он, наоборот, почти перестал дышать. И тоже смотрел.

Ника. Маленькая дрожащая Ника. Гибнущая прямо сейчас.

Она дала понять, что готова продолжить. И нашла в себе силы улыбнуться припухшими от поцелуев губами.

Вместо того чтобы дать ей отдохнуть, он утомлял ее еще сильнее, но уже не смог бы остановиться, даже если бы она сказала «стоп».

Она так и не скажет. Будет терпеть до тех пор, пока резкая боль не превратится в сладкую, тянущую. Он поймет это, когда вместо поверхностных вдохов и выдохов она задышит глубоко и шумно, а привыкшая к изнаночной тишине комната наполнится стонами – робкими, потом все более крепнущими и нетерпеливыми.

Он спросит: «Как ты?» и она признается: «Почти…»

Это «почти» продлится еще несколько мучительно-приятных минут. Ника вытянется в струну, напряженная в ожидании неизбежного, повторит его имя и вдруг вскрикнет коротко и громче обычного, и он почувствует ее наслаждение. Каждый спазм ее тела отзовется в нем тоже.

И он позволит себе кричать вместе с ней.

Мост будущих мертвецов

– Жаль, что ты не можешь пойти с нами, – снова сказала Ника. Сама понимала, что ведет себя назойливо, но ничего не могла с собой поделать. Ведь только встретились, а уже пора расставаться. И еще ей казалось, что Шанна ее избегает. То ей срочно что-то найти требуется, то сварить… Что это, если не отговорки для того, чтобы не общаться с глазу на глаз? И про Антона ни разу не спросила. Можно подумать, вообще забыла, что знала кого-то с таким именем. А у самой глаза соловые. Это мамино выражение. Мама говорила так и потом всегда добавляла: «Уж не заболеть ли ты решила?» – и не ошибалась, хотя Ника ничего такого не решала. Но все равно – день-другой, и слегала с температурой.

Но здесь болезнь иного рода…

Шли пешком. Впереди – Коровья Смерть в неизменном тряпье вместо одежды. К серой шерсти намертво пристали репьи, засохшие травинки и бурые клочья волос, о чьей принадлежности Ника предпочитала не задумываться. Игни чуть в стороне, она с Шанной – под руку, как давние подруги. Шанна поясняла, что сама она до поры до времени не может пользоваться Полупутем. А ее бабка уже не может. Дескать, Полупуть – это как шестое чувство. Кто-то с возрастом все хуже видит или слышит, а она утратила способность мгновенно перемещаться в пространстве. Причем давно и напрочь.

– Вот поэтому бабуля так долго нас ловила. – Шанна даже повеселела, вспомнив, как они с Князевым раз за разом оставляли Коровью Смерть в дураках. – Тоха еще говорил, что… Кхм.

Замолчала, смешалась.

Помнит. Конечно, помнит.

Ника поспешила сменить тему.

– Как думаешь, дома Вуаль перестанет действовать?

И правильно сделала. Шанна хоть и неохотно, но снова включилась в беседу.

– Честно говоря, не знаю. Вы первые, кроме бабушки, кто пытается вернуться на лицевую сторону. Может быть, когда Игни станет живым, эта хрень его отпустит… Но бабушка всегда поступала иначе. Она находила «сон изнанки» – в смысле, того человека, который ей снился, – после чего он неизлечимо заболевал… Ты ведь знаешь, в чем суть этих «снов»? Они – помыслы. Страшные помыслы обычных людей. То, что может никогда не случиться, но тяжким камнем лежит на совести. Нет человека – нет его мыслей. Но то было раньше, когда она еще ходила через Полупуть. Сейчас уже, конечно, не берется – возраст…

– Тута упокойный мост сховался, – проскрипела старуха с руками-граблями. Топнула валенком по бугру – точно такому же, как остальные: – Дрепайте, коли из души выходыть.

– Мертвячий мост здесь. Гоу эвэй, – перевела Шанна. Очень кстати, потому что Ника из бабкиной речи ни слова не поняла.

Никакого моста в этом месте не было. Как не было реки, или озерца, или даже болота – ровным счетом ничего, через что он мог бы быть перекинут.

– Куда дрепать-то, – внезапно и неуместно развеселился Игни, – коли нет здесь ни шиша?

– Зенки раскутай, – отрезала старуха. И, видимо, считая дальнейшее общение излишним, медленно потащилась обратно.

Ника изо всех сил попыталась «раскутать зенки» – добросовестно всмотрелась в утренюю туманную серость, – но увидела то же, что и прежде – пустырь и несколько искривленных берез.

Между тем Игни повел себя странно. Сначала тоже изучал местность, а потом дернулся и сделал несколько быстрых шагов вперед. Остановился, словно раздумывая, идти ли дальше. И оглянулся на Нику.

– Это не совсем мост. Больше похоже на коридор. Вон там, видишь?

Далеко впереди темнело что-то, отдаленно напоминающее человеческую фигуру. При этом ее обладатель хранил монументальную неподвижность и не просто стоял, а возвышался.

– Памятник, что ли? – неуверенно проговорила Ника, щурясь в тщетной попытке разглядеть силуэт получше. – Никогда не видела на изнанке памятников.

– Это потому, что он в городе. В городе, Ника!

Сердце встрепенулось и выстучало: «в-го-ро-де».

– Идите, – поторопила Шанна. Прозвучало как «проваливайте».