Мысли. Они вообще в большом количестве внутри черепа копошатся. В том числе о том, что Отто Виттерштейн, несмотря на сказанное недавно тут присутствующим, всё ж малость напакостил своим порывом «старого, опытного камикадзе». Я то планировал привязать убийство Крамера и других инквизиторов к культу через сеть слухов и сплетен. Подкрепив оные несколькими иными громкими и показательными устранениями авиньонских святош из числа особо мерзких. А попутно распространять специально созданные Книги Тайн, Времён и Гордости, долженствующие стать идеологическим фундаментом здешнего демонопоклонничества. Название опять же придумать, хотя варианты вроде Храма Бездны или Церкви Проклятых уже крутились в голове. Ан нет, не сложилось из-за естественного душевного порыва одного из тех, кто планировался на роль лидера культистов. Впрочем…
Как говорится, и в Инферно есть свои собственные герои. Первым таким и стал Отто Виттерштейн. Называть его мучеником не стоило, поскольку это бы противоречило самим основам создаваемого культа. Не смирение, не готовность просто умереть, а исключительно смерть с целью, забрав с собой врагов… да и то лишь в случае, когда не имеется другого выхода. Очередной вариант смертника-шахида интереса не представляет по причине своей тупиковости.
Есть и ещё одна тупиковость. Не для всех и даже не для многих, но для очень интересной прослойки людей. Тех самых, которых совсем скоро, в силу сразу множества причин начнёт не устраивать не только мракобесный авиньонский Святой Престол – он уже очень многих выбесил – а и христианство как таковое. Проводимыми тут, в Риме, реформами процесс можно ослабить, замедлить, но не развеять. Слишком уж несовместимо с менталитетом наиболее пассионарной части европейцев всё это смирение, заповеди и тому подобная жиденькая похлёбка. Следовательно, нужен специальный отводной канал, что будет изымать наиболее непримиримо настроенных. Но не кострами, темницами и прочими методами, а совсем-совсем иными. Ага, созданием тайной параллельной структуры, которая будет однозначно вне контроля церкви, но в то же время связана с тамплиерами. Тайно, само собой разумеется… довольно длительное время уж точно. А потом будет видно, какой сложится расклад. Но этого я Родриго Борджиа никогда не скажу. В отличие от той же Бьянки, Лукреции, может Мигеля. Сдаётся мне, что уж эта троица уже в состоянии воспринять даже такие мои мысли, рассчитанные не на годы. а на пару десятков лет вперёд как минимум.
Интерлюдия
Османская империя, Стамбул, октябрь 1496 года.
Переход от величия к упадку далеко не всегда занимает долгое время. Порой подобное видно всем, порой лишь тем, кто умеет пользоваться своим разумом. Но вот происходящее в Османской империи являлось очевидным как для самих османов, так и для появляющихся там иностранцев. Война с коалицией стран, участвовавших в очередном – и на сей раз более чем успешном – Крестовом походе оставила на теле империи настолько глубокие раны, что они обильно кровоточили и отнюдь не собирались закрываться. Потери земель, вынужденное унижение при подписании мирного договора, потеря практически всего флота и почти полностью прервавшееся сообщение с другими странами морскими путями. Любое из перечисленного по отдельности ещё можно было пережить без далеко идущих последствий, а вот всё сразу…
Отсюда и нависшее над столицей империи тягостное уныние. Несмотря на все усилия самого Баязида II и сохранявших ему верность людей, переломить ситуацию у них так и не получалось. Немного помогали подачки нужным людям, но именно что немного. Глава дома Османа хорошо знал свой народ, особенно те его стороны, которые могли как помочь, так и принести череду несчастий,
Основным поводом для тревоги для султана являлось его собственное положение на троне. В Османской империи с самого её основания сложилось так, что если сидящий на троне ослабел, пошатнулось его доселе устойчивое положение – тогда следует опасаться всего и всех и даже от собственной семьи может последовать удар в спину. Особенно от семьи! Вот потому Баязид II, готовясь к совместной с франками войне с мамлюками, не забывал посматривать по сторонам, отслеживая движения каждого из своих сыновей, да и их матерей из поля зрения старался не выпускать. Оставшихся сыновей, потому как одного из них, самого опасного и властолюбивого, ему уже пришлось принести в жертву. Тайно, конечно, потому как открытие сего события, вынесение его на потеру простым правоверным было бы… опасным. Так что знали об этом очень и очень немногие. К примеру, находящийся сейчас пред его очами великий визирь Херсекли Ахмед-паша, к тому же женатый на родной сестре султана. Он вообще был в числе тех, кому было известно почти всё.