Двоякая история

— Работать будешь, Вадик. Рейтинг мой трудовой повышать.

— Чего-о-о?! — опешил я.

— Ну, или поедешь спецуху шить в изоляции! — крикнул он, что буквально расплющило остатки моей сдержанности. Терпение болталось на волоске.

— Буду! — процедил я сквозь зубы. Главное было выиграть время, а там потом всё могло измениться.

— Конечно, как миленький будешь, куда ты денешься?! — Боря встал и упёрся спиной в стену. — В гости хочу к тебе захаживать. На дружеский секс. Жены у меня нет, так что придется тебе подвинуться. Да? Жена у тебя м-м-м, сладкая, Серёдкин её постоянно нахваливает. Я больше сзади люблю, а попка у неё ничё так, рабочая…

— Боря… — на моём лице появилась дрожащая улыбка.

— Что, мой друг? — ухмыльнулся Крохин.

Я молча поднял в руке прыг-скок.

— Надо же! Детский трюк! Ну, давай-давай, Назадкин! Беги! — слизняк ухмыльнулся, подняв кверху острый подбородок.

— Ты не понял… — я одной рукой схватил его за шкирку, а второй с размаху врезал ретранслятором по прыщавой роже. — Попка рабочая, да?!

— Ты чего… — Крохин осел. Его глаза выпучило от ужаса, рот нелепо приоткрылся.

— Сзади любишь?! — я ударил ещё раз, и ещё, и ещё.

Отбросив ретранслятор, я повалил Крохина на пол и принялся пинать ногами. Вообразив этого тощего, прыщавого кабыздоха на Лизе, я начисто слетел с катушек. Упиваясь яростью, хладнокровно орудовал руками и ногами. Подумать только — это делал я — не признающий насилия, дравшийся всего один раз в жизни, да и то с собакой.

Боря совсем не сопротивлялся. Он впал в какой-то ступор и даже не пытался увернуться или прикрыться.

— Ну что?! А?! Всё ещё хочешь сзади?! — я схватил его за подбородок и заглянул в глаза.

На меня не моргающим взглядом смотрело жалкое нечто. Он ничего не говорил, только всхлипывал, пуская кровавые слюни. К тому же бедолага, кажется, обмочился. Волна жалости и отвращения накрыла меня с головой. Мне стало мерзко от содеянного. Я ведь не хотел его бить… Крохин жертва современных нравов, даже не подозревающая об ином образе жизни. В сущности, он такой же, как моя жена и десятки миллионов граждан, практикующих дружеский секс. С чего я вообще взял, что это неправильно? Кто дал мне право решать, что истинно, а что ложно? Горький? Шекспир? Чёрт, я просто обязан был сдержаться!

Я понял, что совершил большую глупость. Ошибку, которая тянет на большее, чем табакокурение и сбыт никотиноидов. Я отпустил Крохина и он, как мусорный мешок, шмякнулся на пол, шваркнувшись башкой об стенку.

Кое-как скрутив дрожащими руками еще одну самокрутку, я подкурился. Табак попадал мне в рот, в горло, вызывая рвотные спазмы. Боря тем временем странно сотрясался и таращил стеклянные глаза куда-то мимо меня. Он резко дёрнулся, рот его искривился, губы дрогнули и он затих.

— Крохин! Эй… — я ударил его по щеке.

Лицо его бледнело на глазах. Внутри меня закружился вихрь смешанных чувств.

«Чёрт! Кажется, я его убил…» — одна единственная мысль и меня вывернуло наизнанку. Вот дерьмо! Надо валить! Я схватил прыг-скок и непослушными пальцами установил интервал — десять минут! Пусковик щелкнул и… ретранслятор взорвался.

Всё вокруг было наполнено ярким светом, я летел в нём или тонул, меня это мало беспокоило. Я пришел в себя и открыл глаза. Надо мной качались ветви деревьев, покрытые густой, сочно зелёной листвой, а за ними — белые облака и небо. Такое голубое и вкусное, что захотелось пить. До ушей доносилось журчание воды. Поднявшись на ноги, я увидел в нескольких шагах песчаный берег и речку, по краям которой густо разрослась осока. Забежав в воду, я умыл лицо, напился и осмотрелся. Вокруг шептался редкий лесок. Ветер волновал подол моего мятого халата.

— Всю рыбу распугал, ирод…

Я оглянулся. На камне в трёх шагах от меня в тени сидел старик в соломенной шляпе. Его густые усы были слегка подкручены, а глаза из глубин морщинистого лица с подозрением ощупывали меня, с ног до головы. Старик держал в руках удочку.

— Где я?

— Где-где… — он всё ещё недоверчиво косился. — В Караганде! Ты какого лешего в реку залез?! Давно не кашлял? Студень горный ведь, проточный!

— Что? — я посмотрел на ноги, по колено скрытые под водой. — А… Ага…

— Тьфу ты! Чёрти-что! — старик принялся сматывать удочку.

— Вы кто? — отчего-то я не торопился выходить из воды, хотя ноги уже начало сводить от холода.

— Тебе какое дело? Пешков я… — ответил старик, глянув на меня из-под густых бровей.

— Как?! — я, спотыкаясь, быстро подковылял к нему. — Вы Горький?! Максим Горький?!

Старик молча смотрел на меня; ветер стих, перестала шелестеть листва, исчезло журчание реки. Всё погрузилось в тишину.

— Где искать правду, Горький?! Как жить дальше?! — я схватил его за руки.

Горький молчал.

— Скажи мне! Скажи, пожалуйста! — не унимался я. — Я запутался…

— Правда — здесь! — он ткнул меня в грудь. — Внутри. А всё, что снаружи это так… До кучи! — старик, расправив белоснежные крылья, взлетел.

— Т-ты чего! Куда?! — я едва успел схватиться за его ногу.