Двойная ловушка

– Насколько религиозная?

– Сильно религиозная.

– А как это связано с бриллиантами?

– Понятия не имею.

Кравиц наконец чуть расслабился. Откинулся назад, достал из кармана пачку «Мальборо», сдернул целлофановую обертку, закурил и привычно сдвинул языком сигарету в уголок рта.

– Предположим, что ты, как это ни странно, говоришь правду. Насколько я понимаю, ты следил за мужем, которого жена подозревает в измене, а он возьми и ограбь две алмазные мастерские в Бней-Браке. И теперь ты просишь помощи у своего старого приятеля Кравица, потому что по ходу пьесы ты подобрал какую-то пропавшую религиозную девушку. Свой объект ты потерял. Я прав?

– Ты очень умный.

– Я самый умный.

– Тебе бы в полиции работать.

– Все там будем.

– Если мама разрешит.

На этом запас глупостей, которые мы могли сказать друг другу, иссяк. Кравиц стоя допил свой кофе, но, прежде чем направиться к выходу, неожиданно положил руку мне на плечо:

– Ты ведь не собираешься ни во что впутываться, правда?

– Не знаю.

– Еще не привык?

– К чему?

– Что ты больше не полицейский.

– Я привык к этому в тот день, когда за мной захлопнулись двери управления.

– Как же как же.

Он убрал руку, прошел к своей белой «Кортине», включил двигатель и тихонько тронулся вслед за двумя девушками, которые, судя по виду, возвращались с ночного купания. Но тут он вдруг включил сирену. Девушек как ветром сдуло, а он залился смехом и умчался прочь.

Я неторопливо допил свое пиво и тоже ушел, оставив деньги на столике. Пожилой сутенер узнал меня и спрятался за дверями паба «Джи энд Джи». На миг меня охватило желание пойти за ним, вытащить его из этой липкой полутьмы и сказать, что теперь ему нечего меня бояться. Я не стал этого делать. Сел в машину и поехал домой.

Она по-прежнему лежала на диване. В той же позе. Я пошел на кухню и открыл морозильник. За пластиковой коробкой мороженого, стоявшей там еще с лета, нашел покрытую инеем бутылку греческого узо. Я плеснул в стакан узо и добавил немного воды. В ледяной жидкости начало расплываться беловатое облачко. Я пару раз взболтнул содержимое в стакане, и оно окрасилось в молочный цвет. Вернувшись в гостиную, я уселся напротив нее, не выпуская стакан из ладоней и время от времени делая глоток-другой.

Так я и сидел, глядя в окно и наблюдая, как мир сперва становится голубым, потом лиловым, потом красным. Я люблю красный цвет. Один раз за весь этот долгий рассвет она приподняла голову с подушки, как черная кобра, красивая и опасная. Я так и не понял, заметила она меня или нет. Пока я поднимался с кресла, она снова провалилась в беспамятство.

2

В половине седьмого утра тонкая рука принялась шарить по простыне, словно пытаясь что-то найти. Наконец она добралась до тяжелой бронзовой ножки моего торшера и судорожно за нее ухватилась. Я не двинулся с места. Только глядел как зачарованный на это вялое, как в замедленной съемке, движение. Она приподнялась и уставилась на меня сквозь упавшие ей на лицо пряди волос, слипшиеся от пота.

– Где я?

– В Тель-Авиве. На улице Мапу. Как тебя зовут?

– Рели. А тебя?

– Джош.

Почему-то будничность этого диалога ее успокоила. «Джош», – тихо повторила она, сама себе кивая. Потом ее голова снова упала на подушку, и в течение следующего часа оттуда не донеслось ни единого звука. По-видимому, я задремал, потому что меня заставил вздрогнуть шум падения. Она стояла возле дивана на четвереньках, но тут же начала заваливаться набок, как месячный щенок, который еще не умеет контролировать собственный центр тяжести. Я поднял ее с пола и жестом опытного пожарного закинул себе на плечо. Она была тяжелее, чем казалась, и, пристраивая ее, я слегка покачнулся. Прикосновение ее лица было холодным и влажным. В ванной я усадил ее на унитаз и, придерживая одной рукой, пустил в душе горячую воду. Потом я ее раздел. Нет ничего более утомительного и менее сексуального, чем снимать одежду с потерявшего сознание человека. Потом я затащил ее, голую, под струи воды. Ее формы были бы очень модными в тридцатые годы. Широкие плечи, высокая шея. Темные соски затвердели от холода. Стройные длинные ноги согнуты. С легким сожалением я отвел взгляд, подобрал с пола ее одежду и уложил в пластиковый пакет, который нашел в шкафчике с лекарствами. Потом достал большое полотенце с нарисованным на нем Микки Маусом и повесил на крючок. У меня за спиной раздался шум. Я обернулся и увидел, как она ползет к стенке душа и с упорством, достойным всяческой похвалы, пытается просочиться через стену куда-то в район спальни.

– Уйди, – произнесла она напряженным голосом, заглушаемым шумом льющейся воды и страхом.

Я ушел. Включил на максимальную мощность электрообогреватель, вытащил из шкафа старые порванные джинсы, которые были мне малы, и серую футболку. Не глядя, кинул одежду в ванную, поставил на огонь чайник. Между делом прикончил банку сметаны – ложками мне послужили два ломтя хлеба. Мне показалось, что тишина в ванной длится слишком долго, и я пошел взглянуть, что происходит. Она продолжала сидеть где сидела, не меняя позы.

– Ты что, весь день собралась тут провести?