Двойная радуга

– Загипнотизируй, пожалуйста, так, чтобы это оказалась халва в шоколаде.

Это была шутка, потому что в магазинах нашего маленького города отродясь не было ничего, кроме «Гусиных лапок», это такие сладости, по вкусу больше напоминающие битое стекло с привкусом шоколада.

Я потом еще долго прохаживалась насчет того, что телепатический импульс – это телепатическая масса на телепатическую скорость, и что при контакте с незнакомым индуктором можно разве что остаться без пальцев.

И тем не менее Василий зашел в магазин, внимательно посмотрел на продавщицу, невозмутимо взял с прилавка пакет конфет, развернулся и вышел. Что он не мог за это заплатить, я знала точно, потому что на все его деньги я уже до этого купила себе кубик Рубика и сходила в кино.

Это потом мне рассказали, что незнакомым индуктором была, как водится, тоже его дальняя родственница.

Люблю родной город.

* * *

Однажды мы решили пойти ночью на кладбище. Чтобы доказать друг другу, как сильно мы не боимся, мы по дороге обсуждали свои мечты. Мне почему-то мечталось, что когда-нибудь я куплю себе велосипед, а папе – пасеку с пчелами. Одному Богу известно, откуда взялась пасека и пчелы, но факт есть факт, пасека с пчелами.

– Ну и глупая же ты, Дашка, даже помечтать с тобой нормально нельзя. Какая пасека, какой велосипед? Знаешь, сколько в мире интересного, разные страны, города, люди. Я бы в космос полетел или в полярную экспедицию бы уехал, ну куда-нибудь, где никого до меня не было, что-нибудь большое и полезное бы сделал. Северное сияние бы посмотрел. Ты вот хоть слышала про полярное сияние?

– А вот это, случайно, не оно?..

Мы уткнулись в какую-то часовню и начали озираться по сторонам. Недалеко что-то блекло светилось.

– Слушай, ну какая ж ты темная, откуда тут северное сияние? Как ты считаешь, почему оно называется северное? – перешел на еле слышный шепот Вася. – Это фосфор. На кладбищах всегда скопления фосфора, а фосфор светится, чтобы ты знала.

– Слушай, а фосфор умеет вот так издавать звуки? – Вдалеке где-то немедленно заухало, завизжало и замяукало.

– Ага, а еще он ходит, пляшет и поет, у него красивый баритональный дискант. Короче, д-д-дура ты, пойду я, скучно с тобой.

Тут позади нас раздался какой-то шорох, и мы бросились бежать сломя голову.

Дома Васю, как всегда, уже ждали, как всегда, накормили и, как всегда, запретили общаться со мной. Меня тоже, как всегда, уже ждали и как следует выпороли.

И еще месяц Вася надо мной издевался и припоминал мне пасеку и кладбищенское северное сияние.

Так получилось, что, став взрослыми, мы исполнили все мечты друг друга. Жизнь оказалась куда остроумнее нас. Я видела северное сияние, каталась на краю земли на собаках, меня изрядно помотало по миру, и я до сих пор так нигде и не задержалась. А Вафля так ни разу и не выезжал за пределы нашего родного маленького города. Нарожал детей, безобразно растолстел, купил велосипед и организовал у себя на даче площадку с каруселями для детишек с задержкой развития из детского дома. Не пасека, конечно, но и не космос. Большая мечта отступила перед незаметным, крошечным в космическом масштабе актом улучшения мира. И акт этот, несмотря на то что является, по сути, огромным человеческим подвигом, дарящим радость и тепло стольким обездоленным детским душам, был совершен просто так, походя, буднично и без лишней шумихи.

Когда мы созваниваемся, я часто припоминаю ему наше северное сияние и пасеку с пчелами и спрашиваю, счастлив ли он. И тогда он философски изрекает:

– Счастье – это все-таки не пункт назначения, счастье – это гораздо в большей степени средство передвижения. Я просто всегда люблю ходить пешком и чтобы ты всегда, даже вот так вот виртуально, через океан семенила рядом и раздражала меня своими идиотскими вопросами.

* * *

Первый раз мы расстались, когда мне было семнадцать лет. Я уехала в Москву учиться на Физтехе. Семнадцать лет – это такой очень смешной возраст, когда кажется, что жизнь – страшно сложная штука, когда хочется подумать о природе отношений, когда всех обуревают философские вопросы, есть ли дружба между мужчиной и женщиной… Не то чтобы это становится неинтересно в более осмысленном возрасте, просто потом приходит понимание, что теоретическую-то базу можно подвести подо все что угодно, а жизнь, она все-таки, несмотря на все теории, как доходит до чувств и эмоций, больше напоминает неуправляемый занос на льду. Куда выбросит, там уж и разбираться будешь, спасибо, что жив остался.

Я думала о Васе весь первый семестр. Потом приехала домой, прибежала к нему и заплетающимся языком начала:

– Знаешь, я все это время думала… Ну, в общем, нам же надо обсудить, расставить все точки над ё. Мы же…

– Ничего не надо. Я уже все обдумал. Понимаешь, малыш, я не могу спать с женщиной, которую сам много лет учил не спать с такими, как я. А потом ты все-таки мне слишком нравишься, чтобы все разом испортить. Давай оставим как есть.

– Ты не добавил, что у меня очень красивые глаза.

– Я знал, что ты ничего не забываешь. Как соблазнитель и педагог я все-таки полное говно.

* * *