Двойная звезда [Двойник; Дублер; Звездный двойник; Мастер перевоплощений]

Дети – эти добродушные идиоты, полностью освобожденные от всех требований пристойности и от всего, что с этим связано. Среди марсиан малыши пользуются необычайной любовью.

Двое детишек совсем маленького роста и похожие как две капли воды, выбежали из толпы и как вкопанные стали передо мной, напоминая глупого щенка посреди улицы с оживленным движением. Если я не остановлюсь, то могу сбить их на землю.

Поэтому я остановился. Они еще больше приблизились ко мне, теперь уже окончательно преградив мне путь. Вытягивая свои псевдоконечности, они принялись что-то оживленно чирикать друг другу. Я ничего не мог понять. Они принялись хватать меня за одежду и запускать лапки в мои нарукавные карманы.

Марсиане так тесно обступали меня, что я даже не мог обойти детишек стороной. Я просто разрывался между двумя необходимостями. Детишки были так милы, что я чуть было не сунулся в карман, чтобы дать им конфетку, которой там не было и в помине, но в то же время самым главным была церемония, рассчитанная точно, как балет. Если я не успею вовремя добраться до внутреннего гнезда, я совершу тот классический грех, из-за которого прославился Кккахграл Младший.

Но малыши, казалось и не собирались уступать мне дорогу. Один из них обнаружил мои часы.

Я вздохнул и меня снова захлестнула волна запаха. И тогда я принял решение. Я был уверен, что ласкать детишек принято по всей галактике и что это вполне согласуется даже с нормами марсианской пристойности. Я опустился на одно колено, став таким образом одного роста с ними и несколько мгновений ласкал их, легонько пошлепывая и поглаживая.

Затем я поднялся и осторожно произнес:

— Ну вот и все. Теперь я должен идти, — на эту фразу потребовался чуть ли не весь запас моего основного марсианского.

Дети опять прильнули было ко мне, но я осторожно отстранил их и пошел вперед поторапливаясь, чтобы наверстать упущенное время. Никто не выстрелил мне в спину из жезла. Поэтому я начал надеяться, что мое нарушение правил пристойности было не таким уж серьезным. Наконец я добрался до спуска, ведущего во внутреннее гнездо и углубился под землю.

* * *

Церемония принятия в гнездо изобилует множеством ограничений. Почему? Потому что на ней могут присутствовать только члены гнезда Кккаха. Это чисто семейное мероприятие.

Судите сами: у марсиан могут быть очень близкие друзья, но разве эти дружеские отношения играют какую-нибудь роль в храме Солт-Лейк-Сити? Никогда. Этого не было и не будет. Марсиане очень часто наносят визиты в другие гнезда, но ни один марсианин никогда не заходит в чужие внутренние гнезда. Даже ближайшие друзья лишены этой привилегии. Я не имею права подробно описывать церемонию принятия в гнездо, как ни один член масонской ложи не вправе описывать ритуалы своей ложи посторонним.

Да в сущности это и не имеет большого значения, потому что церемонии одинаковы во всех гнездах, равно как и моя роль одинакова для всех тех, кого принимают в гнездо. Мой поручитель — старейший марсианский друг Бонфорта Кккахррреаш — встретил меня у дверей и погрозил мне жестом. Я потребовал, чтобы он убил меня, если я в чем-то провинился. По правде говоря, я не узнал его, хотя и видел его изображение. Но это просто должен был быть он — того требовал ритуал.

Дав таким образом понять, что я искренний приверженец всех четырех главных добродетелей: любви к матери, к домашнему очагу, гражданским обязанностям и никогда не пропускаю уроки в воскресной школе, я получил разрешение войти. Ррреаш провел меня по всем инстанциям, мне задавали вопросы, а я на них отвечал. Каждое слово, каждый жест были стилизованы как классическая китайская пьеса, в противном случае шансы мои равнялись бы нулю. В большинстве случаев я не понимал, о чем меня спрашивают, а в половине случаев я не понимал собственных ответов. Я просто знал, где, когда и как меня должны спросить и что я на это должен ответить. Усложняло задачу и то, что марсиане предпочитают неяркий свет, и я блуждал почти вслепую, как крот.

Как-то раз мне пришлось играть с Хоуком Ментеллом, незадолго до его смерти, когда он уже был глух как пень. Вот это был актер! Он даже не имел возможности использовать слуховой аппарат, потому что слуховой нерв был мертв. Некоторые реплики он читал по губам, но это не всегда возможно. Поэтому он сам руководил постановкой и скрупулезно точно рассчитывал все действие. Я сам видел, как он, проговорив реплику, уходил, а затем возвращался из-за кулис, отвечая на следующую реплику, которую он не слышал, руководствуясь исключительно временем. Церемония очень напоминала мне тот спектакль. Я твердо знал свою роль и играл ее. Если бы что-то и пошло не так, то уж никак не по моей вине. Очень нервировало меня и то, что на меня постоянно было направлено не менее полудюжины жезлов. Я убеждал себя, что они не станут сжигать меня из-за какого-то промаха. Ведь кроме всего прочего, я был просто глупым человечком, которого удостоили великой чести, и которого в случае чего можно просто выставить пинком под зад. Но ощущение все равно было далеко не из приятных.