Двойня для Цербера

Меня начинает трясти так сильно, словно посреди теплого сентябрьского вечера начался снегопад. Этот приказ только начало его извращенной игры. Я не могу возразить. Если начну перечить, то Цербер сделает еще хуже. Он уже настроил против меня Алекс, и с мамой провернет тот же фокус.

Ловлю на себе удивленный взгляд мамы, которая продолжает улыбаться по инерции, и внутренне сжимаюсь до размеров песчинки, которую вот-вот унесет в открытый космос.

Повинуюсь. Подхожу и сажусь на диван, сантиметрах в десяти от его бедра.

— Олег, мне так жаль, что тебе пришлось пережить такой кошмар, и я очень рада, что дочка заботилась о тебе, — выдает мама, глядя на его покалеченную руку. — Как ты себя чувствуешь?

— Как огурчик, — бравирует он, обхватывает мою талию здоровой рукой, и подтаскивает меня к себе. — Все благодаря Агнии.

— Она мне ничего не рассказывала, — поясняет мама удивленно и наливает чай в мою чашку.

— Агния такая скрытная, — проговаривает он и зарывается носом в мое плечо

О господи, сейчас он начнет лапать меня и слюнявить прямо на глазах у мамы.

Цербер любит повторять, что мог бы жениться на мне, но теперь не станет из-за того, как я и моя семья поступили с ним. Он говорит, что я всегда теперь буду расплачиваться за пренебрежение его персоной и высокомерие. Женой я не стану никогда, но вечно буду его наложницей, игрушкой для утех, персональной шлюхой. И он сделает так, чтобы все узнали, какая я на самом деле. Цербер всем покажет, как ему удалось приструнить наглую мажорку и научить ее раздвигать ноги по первому требованию. Даже моей маме.

— Олег, пойдем, — Я вскакиваю на ноги, хватаю его за руку и тяну за собой. — Мне надо показать тебе кое-что.

— Агния, ты что? — накидывается на меня мама. — Дай человеку чай попить спокойно.

— Олег просил показать ему новую альпийскую горку, — вру я в глаза собственной матери. — Как раз зажглась подсветка, и там очень красиво.

— Горка альпийская, говоришь? — ухмыляется он и хлопает меня пониже спины.

Тело пронзает тупой болью — такой силы был шлепок. Мой взгляд сразу устремляется на маму. Она смотрит на нас в полном шоке. Этот жест просто нельзя понять по-другому. Взрослый мужик с отвратительной репутацией только что нагло шлепнул ее дочь по ягодице.

— Мы сейчас вернемся, — обещаю я, пытаясь изобразить подобие улыбки, и продолжаю тянуть Цербера за собой.

— Ага, цветочки посмотрим и вернемся, — неожиданно соглашается Цербер, позволяя мне увести себя из гостиной.

В очередной раз мне кажется, что я просто умру сейчас. Сердце разорвется, и я просто захлебнусь собственной кровью. Но нет. Я все еще жива. Все еще в теле, которое возненавидела. И все еще с ним.

— Что, Агния, так сладенького приспичило? — игриво спрашивает он уже в коридоре. — Я же говорил, что ты, маленькая потаскушка, тащишься от всего, что я с тобой делаю.

Меня передергивает от омерзения. Каждый раз когда он делает это со мной, я пытаюсь уйти в себя. И не могу. Я чувствую все. Я пытаюсь досчитать до ста, убеждая себя, что это кончится, если смогу. Но постоянно сбиваюсь.

Каждый его глубокий, резкий толчок словно разрывает меня изнутри. К этому невозможно привыкнуть. Я не могу сдвинуть ноги, потому что его беснующийся торс словно распорка. Не могу отбиваться и царапаться, потому что он крепко фиксирует мои запястья.

Цербер закрывает мне рот ладонью, а потом, увидев проступившие в уголках глаз слезы, убирает руку и требует, чтобы я кричала…чтобы, обезумевшая от боли, вопила о своей ненависти к нему. И это единственный момент, который мне нравится.

— Пойдем на веранду, — шепчу я дрожащим голосом.

— Хочешь как в наш первый вечер, только по-взрослому? — прижимает меня к себе, вдавив кончики пальцев мне в спину.

— Да. — Я касаюсь губами его шеи, стараясь не обращать внимания на боль, которая расплывается по пояснице.

У меня кружится голова, и мутит не переставая, но пусть он уже удовлетворит свою похоть на темной, пустой веранде, чем будет приставать там, дома.

Веранда пристроена к той части дома, где только пустующие гостевые комнаты. И если не зажигать свет, тут темно, тихо и уединённо. Идеальная ловушка. Здесь он сцапал меня впервые.

Цербер вталкивает меня внутрь густо пахнущей старым деревом пристройки и перегибает через низкие перила. Твердая поверхность впивается под ребра, и мой взгляд фиксируется на дурацком садовом гноме.

Я слышу звон ременной пряжки, и чувствую его руку, скользнувшую по моему бедру.

— Олег, пожалуйста, я хочу тебя видеть. Хочу видеть твои глаза, — сбивчиво тараторю я, молясь, чтобы моя хитрость сработала.

Он рывком разворачивает меня, и мы оказываемся лицом к лицу. Цербер тяжело дышит и так сильно потеет, что ко лбу прилипли мокрые волосы. Но самое страшное — это его глаза. Безумные, абсолютно черные из-за расширенных зрачков. Он опять под кайфом. «Снежок» делает Цербера еще более непредсказуемым и опасным как дикий зверь.

— Что задумала, Агния? — хрипло спрашивает он, вжавшись в меня пахом.