То, что сам он марать руки о непослушного зека не станет, Андрей отлично знал по рассказам других, попавших в немилость сидельцев.
Бить, и бить крепко, будут пятеро активистов, добросовестно отрабатывая обещанное кумом УДО.
Толпа зеков высыпала на сырой от утренней росы плац, построилась в шеренгу и замерла серой, безликой массой.
Проверка, уборка территории, завтрак, развод на работу. Все как всегда. Однако для Андрея этот, двести семьдесят четвертый, день отбытия его нескончаемо-длинного срока предстоял стать не совсем обычным. И вовсе не потому, что вечером, после того, как угомонится уставшая за день мужицкая каста, затихнут в своем углу "правильные зеки", ему предстояло получить свою долю кровавых ссадин и гематом. Об этом Андрей, занятый повседневными делами, почти и не думал. Недолгое пребывание "по ту сторону свободы" успело приучить к философскому отношению к таким мелочам. Занимал его мысли неожиданный вызов к начальнику отряда. Старлей, несмотря на невеликое, по армейским меркам, звание, был для простых зеков кем-то вроде небожителя и снисходил до общения с серой массой лишь в исключительных случаях. Поэтому он был крепко удивлен, когда вечером, едва только их бригада, пройдя шмон после возвращения с рабочей зоны, вернулась в барак. На входе его и остановил дежурный, который передал приказ срочно явиться пред светлые очи старшего лейтенанта Антонова.
— Спаси нас больше всех печалей… — пробормотал Андрей, поправляя черную кепку. Смахнул пыль с видавших виды сапог и решительно постучал в обитую коричневым дерматином дверь.
— Заключенный Говоров по вашему приказанию… — громко отрапортовал Андрей, сорвав с головы кепку и вытянувшись по стойке смирно. Лейтенант был молодой, но слегка повернутый на строевой дисциплине. Он мог легко не заметить какой-то мелкий проступок, касающийся выполнения распорядка дня, но запросто мог лишить ларька на неделю за неряшливый вид.
Офицер, сидящий за столом, поднял голову, скользнул взглядом по строевой выправке вошедшего и, явно удовлетворенный увиденным, кивнул головой, предлагая пройти ближе.
Андрей сделал два четких шага. Вновь замер. Конечно, никакого разговора о том, чтобы опуститься на стоящий рядом стул, речи быть не могло.
— Садись, Говоров, — произнес вдруг лейтенант, чем вызвал в душе Андрея целую бурю эмоций. — Данное предложение вполне могло стать прелюдией к очередной попытке лагерной администрации склонить его к сотрудничеству. А поскольку ответом на это должен был стать вежливый, но категоричный отказ Андрея, который, решив для себя этот вопрос раз и навсегда, вовсе не собирался менять позицию, то окончиться день должен быть опять-таки весьма предсказуемо. В мало пригодных для жизни условиях помещения камерного типа, именуемого в простонародье карцером.
— Да ети его… — ругнулся про себя Андрей, опускаясь на краешек стула. — Только-только после очередной отсидки кашель прошел, и вот опять. Задолбали.
Безучастно глянул на неровный частокол верхушек сосен, виднеющихся за окошком, перевел взгляд на засиженный мухами плакат, с которого на убогий интерьер кабинета смотрел улыбающийся гарант конституции.
— Наверное, любопытно, зачем вызвал? — прервал недолгое молчание старший лейтенант.
— Так точно, — вскочил Андрей. Он уже давно понял, что лучшим способом не быть втянутым в скользкий разговор будет изобразить из себя туповатого, и беспрекословно соблюдающего правила, заключенного.
— Сядь, и не ори так. В ушах звенит, — поморщился офицер. — Значит, интересно тебе… А вот и мне интересно. Интересно, зачем твое личное дело в управу затребовали?
— Может, ты жалобу в Верховный суд писал? Или куда вы там… все пишете? В Гаагу, что ли… Нет?
— Никак нет, — Андрей вновь попытался вскочить, но решил не перебарщивать с ролью Швейка. Летеха мог заподозрить скрытую издевку и осерчать всерьез.
— Не подавал… — пробормотал в раздумье Антонов. — Да я знаю, что не подавал. Тогда зачем им тебя в край этапировать понадобилось? Да еще с такой срочностью.
Андрей терпеливо молчал. Теперь, после всех испытаний и злоключений, выпавших на его долю, вряд ли нашлось бы в мире какое-то известие, способное заставить его почувствовать хоть мизерную надежду на восстановление справедливости.
— Я так понимаю, клещами из тебя придется слова тянуть, — в голосе начальника прозвучало раздражение. — Ну, тогда я сам попробую домыслить.