Двойник

Распознать в нем автоматную очередь мог только тот, кому лично приходилось давить на курок такой удобной и компактной израильской игрушки. Васе приходилось, и не раз.

Надо рвать когти, времени больше нет! Сейчас или никогда! Набрав полные легкие воздуха, он наметил цель — раскидистую вишню у забора — и легкой бестелесной тенью метнулся из-за угла…

Громко, как взрыв гранаты, так ему показалось, скрипнула входная дверь коттеджа. Враг, обшарив дом и баню, наверняка завладев золотишком из ювелирного и не обнаружив внутри никого, с добычей возвращался к своим!

Находясь на полпути к дереву, голый Вася с ножом в руке являлся отличной мишенью даже для плохого стрелка. Коих среди нападавших не было по определению.

Неужели… все?

Старший прапорщик Шедьяков

— Эй, Андреич, едрена вошь, хватит вафли ловить, открывай давай!

Старший прапорщик Николай Шедьяков остановился перед заблокированным турникетом у служебного выхода из СИЗО, напротив зарешеченного окошка дежурного, чья приплюснутая улыбающаяся морда с чинариком в желтых зубах торчала с той стороны, ехидно покачиваясь.

— Колян, с тебя причитается! — нарочито лениво нажал на кнопку под столом пожилой вертухай. — Полбанки! Отпускничок ты наш…

— Ладно, не болтай, — устало отмахнулся Шедьяков, протискивая свою массивную тушу через узкий проход между дежуркой и турникетом. — Отгуляю, тогда поговорим.

— Ага, знаю я тебя, хохла. Зажмешь, как в прошлый раз, — фыркнул плоскомордый седой вертухай в мятой форме, в отличие от томящихся в камерах зеков, всю свою сознательную жизнь совершенно добровольно проторчавший в питерском следственном изоляторе, успевшем за минувшие годы сменить не только адрес, но и название.

— Андреич, не звезди, — беззлобно оскалился Шедьяков. — Сказал — проставлюсь, значит — преставлюсь. Мое слово — кремень! Ну, давай… На хера мне здесь прохлаждаться, я уже целых пять минут как в отпуске!

Кивнув ветерану, прапор взялся за отполированную тысячами ладоней дверную ручку и потянул ее на себя. Обитая листовым железом обшарпанная зеленая дверь, растянув пружину, со скрипом отворилась. С улицы повеяло свежей прохладой и горьковатым запахом сосен. Изолятор, некоторое время назад переехав в здание бывшей женской тюрьмы, сейчас находился на окраине Питера, в конце длинной дороги-тупика, окруженного редким лесом и дачными постройками.

— Слышь, Колян… — словно раздумывая, сказал вдогонку дежурный. — Ты, это… Поосторожней там, понял? В зеркальце заднего вида время от времени поглядывай. А то как бы чего не случилось.

— Что? — Шедьяков остановился в проеме, — Ты о чем говоришь, Андреич?! Не пойму я…

— Слыхал про побег Алтайца? — сдвинув кудлатые седые брови к переносице, серьезно напомнил вертухай. — Его мясники четырех вооруженных автоматами ментов прямо в зале суда положили. Он — зверь, Коля. Злопамятный. А ты его, помнится, си-ильно обидел. Такие подонки, как Алтаец, никогда не забывают и не прощают. Так что я бы на твоем месте был начеку.

— Андреич, я что, пальцем деланный?! — осклабился Шедьяков, скорчив кривую мину. — Скольких ублюдков я отхерачил за десять лет службы, скольких инвалидами и кастратами сделал — и, как видишь, стою перед тобой живой и здоровый! Так что лажа это все…

— Я так думаю: если Алтаец действительно решит тебе отомстить, то валить тебя в открытую не станет, — не унимался старый вертухай, затягиваясь коротким чинариком и щурясь от едкого дыма. — Слишком просто и неинтересно. Он попытается придумать что-нибудь оригинальное, потешить свое тщеславие и напомнить о той ночке, когда ты его уделал по полной программе…

— Батя, я тя умоляю! Отлезь! Пусть только сунется падло, враз ноги повыдергаю! — бойко отмахнулся Шедьяков, покидая здание. Но, сев за руль своего старенького бежевого «жигуля» и выехав за ворота СИЗО, он почувствовал, как по его широкой потной спине пробежал предательский холодок.

А что, если седой волчара прав и униженный бандитский авторитет действительно попытается получить кровавый должок, да еще с процентами?

Нет, вряд ли он решится на такое… Ему сейчас, после бойни в суде, нужно вообще сидеть тише воды, ниже травы. В конце концов, почти всех, кто попадает в изолятор, мутузят вертухай, и бывалый уголовник относится к этому философски.

Нет, не решится…

Вздохнув полной грудью, Шедьяков потянулся к бардачку, порылся в его содержимом, в котором черт ногу сломит, вытащил кассету со старыми песнями своего любимого Александра Розенбаума и, вставив в болтающийся под панелью отечественный магнитофон, нажал на кнопку. Из натужно хрипящих динамиков у забрызганного грязью заднего стекла «жигулей» раздались аккорды песни, известной, наверное, всему мужскому населению России старше тридцати: «Любить — так любить, гулять — так гулять, стрелять — так стрелять…»

Включив четвертую скорость и прибавив газу, Шедьяков, напевая под нос знакомые с юности слова, бросил дребезжащую «копейку» вперед, по прямой как лента, но разбитой асфальтовой дороге, к виднеющемуся вдали военному научно-производственному объединению «Трансмаш».