Двойник китайского императора

– Анварджан, ну ладно, Пулат-Купыр – чужеродный элемент, сын классового врага, но ведь и ты не простого происхождения, об этом все знают. Тилляходжаевы – знатный род, белая кость, дворяне, так сказать, князья – да за эту родословную я и полюбила тебя девчонкой.

– И правда, как-то о себе не подумал, – на мгновенье растерялся Коротышка, но тут же нашелся: – Но я ведь специально не скрывал от партии своего происхождения, и моего отца не расстреляли как врага народа, – слава Аллаху, умер в прошлом году в своей постели. И вообще – Тилляходжаевы есть Тилляходжаевы, нашла с кем сравнивать, не Махмудовы же должны править в Заркенте! – запетушился секретарь обкома.

– Успокойся, милый, успокойся! Ну что разволновался из-за таких пустяков? Шарофат вновь обняла его и стала целовать, она знала, как его отвлечь, чувствовала свою силу над ним.

И в ту же секунду мысли о Махмудове отлетели куда-то в сторону, показались ему мелкими, несущественными, у него вырвался стон, очень похожий на звериный рык, и, забыв обо всем, он легко поднял Шарофат на руки и понес через просторный зал в спальню.

Напрасно Шарофат отбивалась, кричала в притворном ужасе об обеде, о корзинах, что стоят, остывая, на веранде, – Наполеон ничего не слышал…

Через полчаса он вспомнил об обеде и теперь уже сам сказал о корзинах на веранде. Шарофат легко спрыгнула с высокой кровати красного дерева, очень похожей на корабль, они и называли его шутя – наш корвет. Взбитые простыни, белые подушки, легкое стеганое одеяло из белого атласа издали и впрямь напоминали опавшие паруса старинного корвета.

Шарофат накинула на себя заранее заготовленный кружевной пеньюар и, чувствуя, что он любуется ею, чуть задержалась у трельяжа, поправляя волосы, потом вернулась к кровати:

– Потерпи немножко, через десять минут я освобожу ванную, ты ведь знаешь, у нас, бедных, только одна ванная…

Коротышка понял ее скрытый намек: пора менять коттедж на более современный, комфортабельный, такой, в котором он жил сам. «Я имею две ванных комнаты – так у меня шестеро детей, и еще твои родители живут со мной», – чуть не взорвался он от несправедливости, но сдержался, потому что посмотрел ей вслед…

Шарофат по-прежнему выглядела прекрасно, – Москва пошла ей на пользу: знала, как сохранить себя, не переедала, частенько сидела на диете, порою даже голодала, говорила – я устраиваю разгрузочные дни. Занималась гимнастикой, а вот теперь увлеклась еще аэробикой. Отчего бы не заниматься собой, времени на это было предостаточно: «Я творческий работник, поэтесса, на вольных хлебах», – говорила она новым знакомым гордо. Лихо водила машину, смущая местное бесправное ГАИ. В Москве ей однажды пришлось сделать от него аборт, оперировали поспешно, на дому, и детей у нее не было. Но о давнем аборте никто не знал, и подруги даже жалели ее.

– Аллах ее покарал, – не раз в сердцах Халима бросала, догадывавшаяся о связи сестры с мужем.

Но с годами семья, быт, дети, давнее отчуждение мужа стушевали боль Халимы, она махнула на все рукой и жила только детьми.

Наполеона тянуло к Шарофат, как ни к какой другой женщине, хотя навязывались ему в постоянные любовницы и молодые карьеристки из комсомола, облисполкома, профсоюзов, но он читал их мысли наперед. Чувствовал он и тягу к себе Шарофат, с ним она была счастлива, он доставлял ей наслаждение, его не обманешь. Он понимал, что в их страсти таилось что-то патологическое, обоюдно патологическое, как объяснил ему один приятель, известный врач-психиатр, которому он очень доверял. Наверное, это и впрямь была патология; однажды Шарофат рассказала, как еще сопливой школьницей, в неполных четырнадцать лет, когда ночевала у сестры в доме, прокрадывалась по ночам к порогу их спальни и как волновал ее каждый вздох, каждый шорох из-за двери.

Услышав, что шум воды в ванной стих, поднялся и Анвар Абидович. В просторной спальне у Шарофат и ее мужа, Хакима Нурматова, у каждого был свой личный гардероб. Шестистворчатый полированный шкаф Хакима занимал стену слева; по мусульманским обычаям, предписанным шариатом, именно с этой стороны должен спать муж. Вспомнил он из шариата еще одну любопытную заповедь: если простолюдин женится на женщине из рода ходжи, что бывает крайне редко, то каждую ночь он должен проползти под одеялом под ногами жены и только тогда имеет право лечь рядом с ней. Вот что значит принадлежность к роду ходжи!

Он распахнул створку знакомого шкафа, отыскивая какой-нибудь халат, и от удивления присвистнул:

– Охо, сколько за месяц нанесли! – Он давно уже не был у Шарофат – дела, дела, комиссии, командировки.

Выбрал халат, похожий на тот, в котором встретила его Шарофат, только золотые драконы паслись на черном атласе, особенно понравился ему тяжелый, витой шелковый пояс, – словно золотой цепью опоясывался.