Двойник китайского императора

"Вот если Верховный сделает меня своим пре-емником, -- предается он вновь сладким мечтам, -- перво-наперво я сокращу области, перекрою всю карту, оставлю их всего четыре-пять..." Ведь правил же краем один генерал-губернатор Кауфман с не-большой канцелярией и без современных средств связи, дорог, автотранспорта, авиации. А взять хотя бы Саида Алимхана, владыку бухарского эмирата, остатки казны которого перекочевали теперь к не-му, -- и тот правил с минимальным штатом. И толку будет больше и меньше конкурентов, а уж пять-шесть верных людей, которые тоже поклянутся ему на Коране, он всегда найдет.

От канцелярии Саида Алимхана мысль невольно переключается на остатки казны эмира. С наслаж-дением он вспоминает, как доставили ему верные люди и ханское золото, и его хранителя, некоего садовника Хамракула, служившего при дворе с юных лет. Сообщение о золоте эмира казалось столь не-правдоподобным, что Наполеон распорядился не-медленно доставить Хамракула-ака, и его привезли через три часа из района Купыр-Пулата. В обкоме шло совещание, но Юсуф дал знать, что невероятный груз доставили, и Анвар Абидович быстро свернул заседание и, сославшись на экстренные дела, вы-проводил всех и даже велел помощнику отпустить секретаршу и запереть дверь, чего не делал и тогда, когда принимал в комнате отдыха любовниц.

Увидев золото, много золота, он сразу потерял интерес к старику и не очень задержал того, хотя поначалу мыслил принять внимательно, с почтени-ем. Он и слушал его вполслуха и ничего толком не запомнил, потом Юсуф пересказал ему подробно: что, где, когда, откуда. А тогда он спешил как можно скорее остаться наедине с хурджином, в ко-тором старик доставил остатки эмирской казны. Вначале, ослепленный блеском золотых монет, он хотел щедро отблагодарить Хамракула-ака, дать ему две-три сотни рублей, и даже в душевном порыве полез в карман за портмоне, но в последний момент передумал и велел Юсуфу накормить аксакала и лично доставить его домой -- этим он избавлялся от помощника на весь вечер.

Оставшись один, Наполеон осторожно высыпал содержимое хурджина на ковер -- такая замечатель-ная получилась картина, что хозяин кабинета даже на какую-то минуту пожалел, что никто не видит лучшей на свете композиции -золото на красном ковре! Что там Рубенс, Гойя, Модильяни, Рафаэль, Тициан, реализм, кубизм, импрессионизм... Вот он, настоящий импрессионизм, -- радует не только глаз, но и душу, золото само есть высшее искусство!

Все шедевры мира вряд ли могли всколыхнуть душу Анвара Абидовича так, как содержимое грубого шерстяного хурджина, обшитого внутри заплесне-велой кожей.

О как пьянила голову эта картина, ноги сами просились в танец! И он пустился в пляс вокруг рассыпанной груды золотых монет и ювелирных изделий. Никогда первый руководитель области так азартно не танцевал ни на одной свадьбе, как в тот вечер у себя в обкомовском кабинете. Танцевал долго, до изнеможения, а потом свалился рядом и сгреб все золото к груди. Мое! Мое! -хотелось кри-чать, но не было сил -- выдохся.

В тот вечер он долго не уходил с работы: ничего особенно не делал, лежал рядом с золотом, осыпая себя дождем монет, пересыпая их с одного места на другое, строил из червонцев башни, даже вы-стелил золотую дорожку посреди ковра -- удивитель-но приятное занятие, не хотелось складывать золото на ночь обратно в хурджин и прятать в сейф. Он прекрасно понимал полковника Нурматова, пересчи-тывавшего по ночам деньги, -- редкое удовольствие, можно сказать -- хобби, мало кому в жизни выпадает счастье играть в такие игры.

Он так ясно вспомнил тот вечер, что слышал звон пересыпаемых из ладони в ладонь монет. О, звон золота -- Анвар Абидович знал, как он сладок! Он закрыл глаза, словно отрекаясь от предметного мира, чтобы слышать только этот ласкающий сердце звук, и не заметил, как задремал.

И снится Анвару Абидовичу, улыбающемуся на мягких китайских подушках лебяжьего пуха, под сладкий звон золотых монет странный сон. Будто входит он к себе в кабинет на бюро обкома из комнаты утех в халате, расшитом золотыми драко-нами, из гардероба полковника Нурматова, подпо-ясанный шелковым поясом, а на груди у него сияют три ордена Ленина и Золотая Звезда Героя Соци-алистического Труда, которую Шарофат игриво на-зывает Гертруда, и депутатский значок -- естественно, он поважнее любых Гертруд и оттого называется поплавок, ибо только он гарантирует непотопляе-мость на все случаи жизни. Такого набора нет ни у одного сенатора, ни у одного конгрессмена, ни в какой стране не отыскать, разве только покопаться в прошлом. Поистине императорская пайцза!

"Здравствуйте, я ваш новый император", -- гово-рит он, низко кланяясь собравшимся на бюро.

"Долой! -- взрывается зал. -- Не хотим богдыханов и мандаринов! Да здравствуют конституционные сво-боды!"

Анвар Абидович оглядывает роскошный халат начальника ОБХСС и понимает, что напутал с гардеробом, и, успев в паузе выкрикнуть в возбужден-ный зал: "Товарищи, не волнуйтесь, я сейчас", ми-гом скрывается в комнате отдыха.