Двойник с лунной дамбы

Плечом к плечу мы шли домой и заходили по дороге куда-нибудь выпить кофе. Наш общий доход был весьма скромным, и, понятно, ходить каждый день в кафе – это порядочное расточительство, но отказаться от этого маленького удовольствия было нелегко.

Приятно все-таки было заглянуть куда-нибудь вечерком после однообразного рабочего дня. Чтобы не лишиться этой радости, я старался на работе не чесать языком и не филонить. Конечно, когда живешь в одной комнате, в кафе можно и не ходить, но мы все равно ходили – скорее всего, потому что у нас с Рёко не было медового месяца. Мы жили вместе, и любовь наша продолжалась.

Грязноватые улочки, резкие запахи, сопровождавшие нас до самого дома, где мы поселились, меня не особо раздражали, но стоило нам войти к себе, откинуть занавеску при входе и закрыть дверь, как сразу становилась видна разница. Это была другая вселенная, теплая, пахнувшая Рёко.

В комнате висели те же занавески, что и в Коэндзи. Рёко развесила их на единственном окне, на шкафу, у входной двери. Так как-то спокойнее, говорила она. И была права. Время от времени комната начинала ходить ходуном от проходившей мимо электрички, но нас совершенно не смущало, что мы отделены от нее всего лишь куском ткани.

Усевшись рядом с Рёко у котацу, я обнимал ее за плечи и думал, что мог бы вот так и умереть. У нее был очень милый профиль. Никогда я не испытывал такого счастья. Вряд ли со мной было что-то подобное до потери памяти.

В постели Рёко часто говорила мне: «Хорошо бы наше счастье продолжалось и дальше». Я отвечал, что так и будет, но при этом меня не оставляло ощущение, что я говорю неправду. Где-то в самых потаенных уголках души поселилось мрачное чувство, подсказывавшее мне: «Такая жизнь не по тебе». Видимо, здесь была какая-то связь с потерей памяти.

7

Прошло уже два месяца, как мы стали жить вместе. Был день накануне майской зарплаты. Закончив работу, я отправился в раздевалку и стал собираться домой. Ко мне подошел начальник нашего отдела и по-приятельски стукнул меня по плечу.

– Ты как, свободен вечером? – тоном, исключающим возражения, спросил он.

Среди людей, причисляющих себя к начальству, полно таких, кто любит демонстрировать свое расположение с помощью поглаживания по спине или похлопывания по плечу. Наш начотдела по фамилии Отакэ был классическим представителем этой породы.

Вот черт! Небось потащит меня в кабак. Такие люди без выпивки ни о чем говорить не могут. А темы у них можно представить какие: женщины, азартные игры, попса какая-нибудь… Наборчик, который от меня в тысячах световых лет. Такие беседы для меня мучение.

Я угадал: начотдела показал жестом – дескать, пойдем опрокинем по стаканчику. В душе мне очень хотелось отказаться, и я сказал ему, что не могу. Но он заявил, что надо поговорить о работе. Тут уж я не мог отказаться. Шеф добавил: «Да ты не дрейфь, ничего плохого я тебе не скажу». Делать нечего – я позвонил в кондитерскую и предупредил Рёко, что задержусь, чтобы она меня не встречала и ждала дома.

Как я и ожидал, разговор, который состоялся между нами в погребке, куда он меня затащил, получился непростой, хотя и начался мирно. Отакэ поведал, что наша бригада в последнее время работает очень хорошо. Поэтому завтра, в день зарплаты, нам должны выплатить дополнительный бонус. Он за нас похлопотал и выбил премию. Так что завтра все должны не забыть печать[13]. Ну и, конечно, отблагодарить его за старание.

Зарплату нам перечисляли на счет в банке, а такие специальные бонусы выдавали на руки, поэтому и требовалась печать. Которой у меня, естественно, не было. Но на печатях выгравирована только фамилия, так что для этого случая подойдет та, что есть у Рёко. Наверняка валяется у нее где-нибудь, думал я про себя.

– И вот еще что, – подчеркнуто чванливо проговорил начотдела; алкоголь уже начал туманить ему мозги. Пьяные, они такие липучие… Привыкнуть к этому невозможно.

Я поглядывал на него время от времени. Коротко остриженная голова, вытянутое лошадиное лицо, узкий, изрезанный морщинами и покрасневший от постоянных возлияний лобик. Глаза большие; на веках, под глазами, у наружных уголков глаз сеть бесчисленных мелких морщинок. Не лицо, а сплошные морщины. Они служили начотдела средством выражения таившихся в нем эмоций и мыслей. Становились то мельче, то глубже, расстояние между ними то расширялось, то сужалось. Его мимика была красноречивее всяких слов. Этот тип напоминал мне пронырливого краснорожего моллюска. Глядя на него, я чувствовал себя все хуже. Он был мне физически противен. Чуть не до тошноты.

– Что-то ты вроде как не в себе, а? Ходишь один, как белая ворона…

«Так вот он о чем», – подумал я и, отведя глаза, уперся взглядом в декоративную фанерную перегородку, богато украшенную масляными пятнами.

– Все за тебя переживают.

«По какому поводу, интересно?» Я не испытывал к нему ничего, кроме неприязни.

– Все к тебе по-доброму… Так что ты нос особо не задирай. У нас коллектив. Мы все кореша. Всё по-душевному. Так ведь? Или я неправильно говорю?

Такие вот резоны – ни «да», ни «нет» не скажешь.