– Ну, во-первых, двойник лицом почти абсолютно походил на Цезаря. Во-вторых, Лже-Цезарь появился час спустя после напряженного ожидания сенаторов, и в таком состоянии они вообще могли ничего не заметить, кроме пурпурной тоги, которой, к тому же, двойник, изображая болезненное состояние Цезаря, прикрывал часть лица. А, в-третьих, первый удар ему нанес
Цезарь же в это время, переодевшись в простую одежду и нацепив парик, усаживался на корабль, отбывающий в Грецию. Он понимал, что мертвый он сможет сделать гораздо больше, чем живой. Так оно и вышло. Погибнув в расцвете славы, он стал легендой, мифом, национальной святыней. Все его заветы были полностью выполнены, бунты и волнения приостановлены, а главное он не потерял народной любви, в которой всегда испытывал в сто раз б
– И откуда тебе все это стало известно?
– Ну, нетрудно догадаться. Конечно же, от сына. Его все время давила эта страшная тайна, и когда Децим в последний раз уезжал из Рима, он, скорее всего, понимал, что ему уже вряд ли суждено будет вернуться назад. Поэтому он и решился рассказать об этом, взяв с меня клятву, что я никогда и никому об этом не скажу… Увы, бедному Дециму суждено было до конца доиграть роль, которую ему дал Цезарь…
– А почему ты вдруг решила рассказать это мне? спросил Саллюстий.
– Наверное, по той же самой причине. Трудно держать все время тайну в себе… И потом, ты ведь все равно никогда и никому об этом не расскажешь. Ты же историк, тебе надо сочинять красивые исторические мифы. А миф о Цезаре уже сочинен, и кто же осмелится этот миф опровергнуть? Так же, как и созданную Цицероном и тобой легенду о Катилине, Семпрония для наглядности сняла с полки свиток с трудом Саллюстия
– Просто истина для меня дороже любых отношений между людьми.
– Но истина твоя почему-то всегда совпадает с истиной победителя… Мне же более по душе слова Катона-старшего: «З
В отличие от Катилины, у Цезаря было бесценное для политика свойство: он внутренним ухом чувствовал ход событий и знал, когда можно рисковать, а когда стоит отсидеться в тени, дожидаясь своего часа. А главное, в отличие от прямодушного Луция Сергия, он понимал, что в Риме наступили такие времена, когда все решают деньги и еще раз деньги. Что деньги это власть и что для большой власти нужны
– Ну, отчасти ты права. Хотя любой случай все равно подчиняется исторической логике. Конечно, Цезарь должен быть благодарен судьбе и галлам, которые подняли восстание и дали ему проявить себя столь блистательно, а главное фантастически разбогатеть и погасить свои безразмерные долги…
– …За что он в порядке благодарности и вырезал сотни тысяч этих несчастных… Но подожди, я закончу свою мысль. Так вот, я никак не могла понять, почему ты, ненавидя в глубине души Цицерона, тем не менее, оказался столь солидарен с ним в отношении Катилины… Но когда я перечитала приводимые тобой почти дословно речи Катилины, включая и его последние слова перед боем, я, наконец, сообразила, в чем дело. Я поняла, что никакого описанного тобой Квинта Курия на самом деле не было. Это всего лишь придуманный тобой мифический персонаж. Да-да.
Но существовал некий реальный человек, который присутствовал на всех собраниях катилинариев, знал все о каждом из них и почти дословно записывал слова Катилины. А потом сообщал обо всем, что там происходило, Цицерону – наверное, за хорошую плату. Или под угрозой шантажа…
И этим человеком был