Двойники идут на дело

Анька сообщила, что Степана прикончили в одной из ее "берлог". Кто мог про нее прознать? Степан навряд ли сам стал бы кому-то рассказывать о тайной квартире — это было совсем не в его интересах. Он клялся Аньке, что ни словом о ней не обмолвится никому из их общих знакомых. И дело даже не в клятвах.

Степан был "голубым". Если бы про это узнал отец, старший брат или сыновья Инессы — ему бы не поздоровилось. И Степан, и Анька очень хорошо знали отношение к подобной нестандартной ориентации в той среде, где вращались родственнички и их знакомые.

— Может, каким-то образом прослышали? — высказала я предположение.

— Степан был очень осторожен, — покачала она головой. — Очень. Он столько лет умудрялся это скрывать. Даже время от времени тусовался с какими-то женщинами. Я уверена, что никто из наших его не подозревал. И у него был один постоянный любовник. Уже три года.

Я уточнила, связывалась ли Анька с этим любовником.

Она была у него прошлой ночью. Страшная новость шокировала мужчину. И зачем ему было бы убивать Степана? Кто же убивает курицу, несущую золотые яйца? А Степан полностью содержал своего приятеля, причем на очень неплохом уровне.

Анька не сомневалась, что убийство ее брата совершено с одной целью: подставить ее. Выследили не Степана, а Аньку. Потом, по счастливой случайности для убийц, увидели Степана. Решили кокнуть — чтобы свалить преступление на нее.

Степана сделали разменной монетой. В распределении сил в семье он не играл особой роли. Ни рыба ни мясо. Мог примкнуть к одним, потом к другим. Жил как живется. Плыл по течению. Его ничто особо не волновало. Отец давал задания — он их выполнял. Получал достаточно денег на жизнь, удовольствия и развлечения. Его все устраивало. По большому счету ему на все было наплевать.

Степана удовлетворяла версия смерти его матери от воспаления легких. Да, простудилась за городом — в те годы у Чапая еще не было хоромов в стиле Растрелли. Вторая жена Василия Ивановича поехала на дачу ранней весной, простудилась, телефона в деревянном доме не было, о сотовых в те годы еще не слышали. Когда за ней приехали, она уже находилась при смерти. Отвезли в больницу, но даже самые лучшие врачи не смогли ничего сделать.

— Может, и в самом деле умерла от естественных причин? — высказала я свое мнение.

— Да, жди больше, — хмыкнула Анька. — Если бы она одна, тогда ладно. А когда все три папочкины жены отдали концы, то невольно начнешь задумываться. Не слишком ли много совпадений?

— И все от воспаления легких? — спросила я.

Анька покачала головой. Мать Ивана, старшего Анькиного брата, утонула, хотя, как моя копия выяснила у челяди, помнившей всех жен, первая жена Чапая великолепно плавала, даже имела по плаванию какой-то разряд. Но почему-то ее понесло на речку опять же ранней весной, когда народ еще не перебрался на дачи. Приперло ей искупаться — и она утонула в холодной воде. А спустя какое-то время, вторую жену — мать Степана почему-то понесло на дачу опять же ранней весной — и она там заболела.

— А твоя мать?

Насколько помнила Анька (а ей было одиннадцать, когда умерла мать), с ее родительницей происходило что-то странное. Не в годы Анькиного детства, а только в последний год жизни. То она запиралась в своей комнате и никого к себе не пускала, причем иногда из комнаты доносились непонятные для детского уха звуки, то подолгу молчала, не желая ни с кем разговаривать.

— Но я очень хорошо запомнила одну фразу, сказанную матерью, — сообщила Анька. — "Бойся Инессу". Это у меня твердо отложилось в мозгу. Потом, став старше, я проанализировала все, что помнила. Все обрывки, запечатлевшиеся в детской головке. Ведь Инесса — медсестра. Она ведь, кажется, сама это тебе сказала? Я считаю, что Кальвинскене подсыпала матери в еду или в чай какие-то препараты. Уколы-то навряд ли делала. Хотя… Поэтому мать и впала в депрессию. А потом наглоталась таблеток. Я не была на похоронах. Меня не пустили.

У Аньки на глаза навернулись слезы.

— Я неделю билась в истерике, еще месяца три приходила в себя, а потом приняла решение. — Голос Аньки сделался твердым. — Я дала себе слово, что сживу эту суку со света! И я стала другой. Я почувствовала свою силу. И Инесса ее почувствовала, хотя я и обставляла свои действия, как невинные детские или подростковые шалости. И до сих пор практически все считают, что я лишь шалю, — Анька хмыкнула. — Но Инесса-то знает, что все это направлено против нее.

— М-да… — протянула я.

Ну и семейка.

И теперь Инесса хочет отправить Аньку в клинику. Избавиться от нее, как в свое время избавилась от ее матери. По несколько другим причинам, но тем не менее. Правда, в подобную клинику Анька (не без моей помощи) только что отправила ее собственного сына…