Двойники

Марк смотрит с недоумением: слово «родители» не вызывает у Марка никаких ассоциаций. От всего прошлого осталось одно лишь воспоминание — Таня. Он влюбился, а она встречалась с каким-то парнем, а тот утонул. Или нет, они поженились, и потом он утонул. Или это был он, Марк? Это он утонул?

А Разбой уже ведет Марка к остановке. Он живет в собственном доме на окраине.

По плохой, разбитой, вихляющей дороге идут они между рядами безликих одноэтажек, подходят к калитке.

— Входи, смелее, она не кусается, — Разбой ласкает черную мелкую дворнягу и снимает с нее цепь. — Я, когда ухожу, всегда ее на цепь беру, чтоб по соседям не бегала. Народ здесь диковатый.

Темнеет.

Разбой приносит из кухни и водружает на стол сковороду картошки, залитой яйцом.

— Порубаем сейчас картофанчика, собственный, сам растил, хлебнем чифиру, — бодрится он, — и всё станет ясно как день. Согласись, Марк, если я его видел в глаза, то где б ни повстречался, я его сразу узнаю. В общем, уделаем мы его!

Вслед за картошкой Разбой и в самом деле несет самый настоящий чифир, заваренный в алюминиевой кружке. Пить чифир он решил из страха заснуть. И вообще, весь этот день прошел у него под знаком страха. Разбой не рассказал Марку, что испугался он в том сне насмерть. Разбой не понимает состояния Марка, ему почему-то кажется, что тот обо всем знает и назло всему сохраняет хладнокровие, но при этом все-таки несколько не в себе.

Лампочка под потолком мигает, еще раз мигает и гаснет. Гудевший на кухне холодильник умолкает. Дом погружается в темноту.

— Это у нас здесь часто, не то что у вас в центре, — сообщает Разбой. — Сейчас пойду, зажгу керосинку. Дедовская, трофейная.

Керосинка зажжена, стоит на столе. На стенах лежат неестественно большие тени. Огромная тень головы Победителя прыгает со стены на потолок и обратно — это Разбой привстал отрегулировать фитиль. Огромная тень головы Марка пьет из такой же огромной кружки.

Во дворе заходится лаем Иванова дворняга. Громкий скрип калитки.

— Что за шут? — вскидывается хозяин.

И тут же хлопает входная дверь. Разбой подскакивает. Открывается дверь комнаты. Иван чувствует во всех членах истому. Входит человек из сна.

Совершенно неуместны здесь его черные отутюженные брюки, белая рубашка, галстук и карточка-бейджик, приколотая на пиджаке. В руке небольшая книжица. Вежливое американское лицо, улыбка, а за спиной, по стене поднимается огромная зловещая тень, растущая с каждым его шагом.

Марк глядит на него и сразу всё понимает — пришел Повелитель Снов, к нему, к Марку. Это с ним у него здесь встреча. Наконец-то Марку становится хорошо. «Вот теперь я встречусь с тобой, Григорий, в Мире Сна. И ты увидишь, как прав был Символист Василий; и зачем ему Пимский, а за ним и ты, не поверил?» Марк уже почти видит тысячи миров, что он постигнет из Мира Сна — манящее зарево далеких огней.

— Пойдем, — говорит тот.

Марк послушно встает — на противоположной стене под потолок вырастает новая тень.

— Не дам! — отчаянным, сдавленным голосом выкрикивает Иван Разбой и, с великим трудом преодолевая истому и слабость, бросается на врага — третья тень плывет по стене, по потолку и соединившись с первой, мелькнув, исчезает.

Разбой поднимается с пола с тем же невероятным усилием. Он сейчас загораживает дорогу Марку. Поднялся и вновь на врага — на этот раз замахивается и бьет. Но тот перехватывает руку Победителя, выворачивает и бьет коленом в живот. Разбой складывается вдвое. А «мормон» хватает его за горло и душит. Лицо «мормона» спокойное и равнодушное.

Марк растерянно смотрит на происходящее. Ему неприятен вид задыхающегося товарища — какой-то диссонанс в гармонии момента…

Данила Голубцов прерывает ночной разговор с Глебуардусом Авторитетнейшим, к чему-то прислушивается.

— С Марком сейчас нехорошо. Беда там. Я к нему, и ты давай, — и исчезает.

В душе у Марка что-то обрушивается. «Это же друг погибает, он его задушит». Гибельность ситуации становится очевидной, пелены как не бывало. Но ни рукой шелохнуть, ни ногой двинуть, пригвожден, словно бабочка на булавке.

«Глебуардус! — отчаянно взывает Марк. — Спаси!»

Как ветер ударил в грудь, и рвутся невидимые путы — Марк прыгает вперед и быстрым, профессиональным движением, движением дюка Глебуардуса ломает монстру мизинцы.

Тот визжит, прижимает искалеченные руки к груди и бросается вон. Громко хлопает калитка.

Иван Разбой, сидя на полу, пытается что-то сказать, но лишь хрипит и кашляет. Марк садится рядом, обнимает друга за плечи.

— По-моему, Ваня, дело сделано. Пора нам с тобой на Галсу.

Иван постепенно приходит в себя; он еще откашливается, а полумрак комнаты уже высвечивается радужным светом, уже растворяются стены, и грудь наполняет живой и щедрый воздух…

Вспыхивает электричество. Лампочка освещает лишь опустевшую комнату: стены, опрокинутый стул, стол, сковородку с недоеденной картошкой; на полу валяется книжица в коричневом переплете. Со двора доносится жалобный собачий вой…

Конец третьей части

Эпилог

Тихое зарево белой ночи пряталось в прозрачных, веющих складках утра. Небо полнилось светом.