Двойники

Чем дальше, тем всё меньше он уважал нормальную физику. Что это за такая серьезная наука, если одна его система может заменить всех академиков и лауреатов?

В последнее время он даже стал развлекаться тем, что запускал в нее разные бредовинки. То пытался заглянуть в прошлое, предшествующее рождению Вселенной — какая, интересно, была там картина мира? То забирался в будущее, на миллиарды лет вперед.

«Экскурсы в прошлое» дали странные результаты. Но Григорий склонен был им доверять, ведь до сих пор система по крупному не ошибалась.

Выходило, что до своего рождения Вселенная, точнее, ее протовещество принадлежало совсем другой Вселенной, вернее, сразу нескольким. И, соответственно, связь между ними должна была сохраниться и после. Но связь эта была, опять-таки, разумного характера. Указать физический носитель этой связи Гришина система не могла, но связь была. Как-то вселенные видели друг друга. И только благодаря этой необычной связи законы, по крайней мере в этом мире, обретали устойчивую форму. Благодаря чему могли образовываться устойчивые атомы, молекулы, звездные системы… Понять этого Григорий не мог, но тут уж ничего не попишешь.

Заглядывая в будущее, он обнаружил тоже много удивительного. Вселенная могла в любой момент абсолютно перемениться, враз сменить все свои законы и стать совсем другой. Для этого, правда, и другие вселенные должны были, что называется, хотеть таких преобразований.

Чем дальше движется время, тем вероятней такая бифуркация. Вселенные почему-то хотели меняться. И обнаружилось, что неизбежен переход вселенных из физического состояния в чисто информационное. Выходило, что в этом, собственно, и состоит цель космогонической эволюции вселенных.

Глава вторая

Жан-Этьен Толкьен в этом мире родился во Франции и там, на материале рыцарских романов и древних галльских мифов создал свою знаменитую эпопею. После чего во всём западном мире началась эпидемия толкьенизма. Не обошла эта эпидемия стороной и наш город.

Кирилл Белозёров в этом городе родился, здесь же окончил местный университет, здесь же женился на своей Алле, как выяснилось, весьма удачно. Была она на два года старше его и была женщиной целеустремленной. В новой эпохе о таких стали говорить — «деловой человек», «деловая женщина». Она быстро нашла себя в сложившихся обстоятельствах. Открыла фирму, умела работать и ладить с людьми.

От мужа ничего подобного она не требовала. Ее как раз устраивало, что он к бизнесу не имеет никакого отношения, и на этой почве между ними никогда не будет соперничества и ревностей. Если бы Аллу спросили, — а за что она любит своего мужа, она бы чуть-чуть посомневалась — любовь это или нет. Просто ей нравился романтический характер Кирилла, точнее, ей казалось, что романтический. Так она его для себя определила еще в пору ухаживаний, так полагала и до сих пор. Поэтому всячески поощряла увлечение мужа живописью, более того, любила хвастаться этим перед подругами — такими же, как и она, серьезными женщинами. Даже хотела устроить выставку в местном краеведческом музее, но Кирилл твердо сказал «нет». А если уж он что-то твердо говорил, значит, быть по тому. Эта его черта тоже нравилась Алле.

Романтик с твердым, но покладистым характером — это находка. Романтики ведь бывают двух типов: взбалмошные истерики, непризнанные гении, или бесхарактерные мечтатели, прекраснодушные обломовы.

Она и сама не чужда была некоторой романтики, да попросту ее практиковала. Например, ежегодными выездами в горный Крым, с палатками. Водила Кирилла на концерты известных бардов, билеты на которые сейчас были доступны немногим.

А Кирилл спокойно работал в своем институте. Был он мастер на все руки: мог починить любую механику и электронику наладить. Поэтому его коллега по рентгеновской лаборатории Марк Самохвалов дал ему прозвище Маленький Мастер. Маленький — потому что Самохвалов был хоть и справедлив, но ироничен и при этом оправдывал свою фамилию: рядом с ним большим быть не полагалось.

В клуб толкьенистов Кирилл попал еще во времена студенческие.

Изготовил, как водится, длинный пластиковый меч и поролоновые доспехи. То и другое позволяло вести настоящие бои, с физическим контактом, не рискуя себе чего-нибудь ушибить. Первое время, правда, ходил с побитыми руками: кожаные перчатки плохо спасали от ударов. Пошил себе новые, из простого хлопка, но с накладками из гибкого пластика, и из него же изготовил налокотники. После этого он мог чувствовать себя в бою настоящим рыцарем.

Рыцарский кодекс, сказочные расы и имена его только смешили. Виду, что эта важная составляющая толкьенистской субкультуры его не очень уж занимает, конечно, не подавал. Его стихией были рыцарские поединки, по любому поводу. Числился он в орках, в которые поначалу никто идти не хотел и с которыми каждый стремился свести счеты. А когда наступила эпоха перемен, все ломанулись в орки. Эльфы стали отстойной расой. А хоббитов, к слову сказать, у Жана-Этьена Толкьена не было, зато все, кто при оружии, были рыцарями: рыцари-эльфы, рыцари-орки, рыцари-гномы.