Двойное подчинение

— Предлагаешь нам жить вчетвером? Ты, я, твой братец и его жена? Как её? Вика? Отлично! Отлично, Титов! Мы будем рожать вам детей, вместе воспитывать их… — нервный, рваный смех вырвался у меня. Злой, полный той самой чёрной досады, что была внутри. Антон мрачно смотрел на меня, я же, резко замолчав, буквально выплюнула ему в лицо: — Так?! Так, Титов?!

— Не так! — рыкнул он в ответ и схватил меня за запястье. — Не так, Аня!

Я вырвалась.

— Не трогай меня! Так или не так, мне всё равно. — Тяжело дыша, я замолчала. Запал кончился, тяжёлый взгляд Антона, что он не сводил с меня, давил, лишая воли и последних сил. Меж нами повисла тишина, нарушаемая лишь доносящимися с площадки детскими возгласами и шумом листвы.

— Разговор не окончен, — жёстко повторил Антон, впечатывая в меня каждое слово. Ещё несколько секунд, а после он быстрым шагом пошёл прочь, оставив меня — разбитую, раздавленную, наедине с собственным смятением и ужасающим пониманием, что он прав.

Оперевшись ладонью о капот машины, я потёрла пальцами лоб. Закрыла глаза и тяжело выдохнула. Голова болела, внутри всё саднило болью и отчаяньем, ноги подгибались. Чтобы не свалиться, я опёрлась о машину бедром. Сглотнула.

— Мам, — позвал меня Андрей. — Мам, — совсем близко.

Я посмотрела на стоящего рядом сына и выдавила слабую улыбку.

— Мы всё-таки едем в отпуск, милый. Только ты и я. На море. Там… Там, знаешь, волны, чайки… — Говорила, понимая, что в уголках глаз уже навернулись слёзы. — Море, оно такое… бирюзовое-бирюзовое.

— Ты плачешь, мам? — обеспокоенно дёрнул меня сын за подол платья. Я замотала головой. Всхлипнула, понимая, что слёзы против воли текут по щекам и поспешила вытереть их.

— Мам, он тебя обидел? Антон? Он…

— Нет, дорогой, — опустилась перед сыном на колени и крепко обняла его, прижимая к себе. — Просто… Просто я очень тебя люблю.

— Почему тогда ты плачешь? — с явным непониманием спросил сын. — Когда любят ведь не плачут.

— Просто… — Обняла ещё крепче и прижалась щекой к мягким волосам. Как ему сказать, что плачут? Плачут. Когда любят, плачут. И ещё как плачут.

Три недели, что мы провели вдали от дома, вдали от Москвы и её нескончаемой суеты, показались мне вечностью. Вечностью, продлившейся мгновение. Я смотрела на сына, носящегося у кромки воды, подставляла лицо тёплому ветру, а сама понимала, что каждый день — обратный отсчёт. Невидимые часы отсчитывали минуты, секунды до нашего неминуемого возвращения. Лето подходило к концу, грозя вот-вот смениться уже стоящим на пороге сентябрём. Школа… Казалось, только вчера я, держа на руках перевязанный синей лентой кулёк с новорожденным сыном переступила порог роддома и утонула в объятьях единственного встречающего меня человека — сестры, а теперь…

— Мам, мне кажется, так не должно быть, — вырвал меня из размышлений появившейся в спальне Андрей. Отложив расчёску, я глянула на него и со стоном выдохнула.

— Снимай, — качнула головой, глядя на ставшие явно короткими штаны, что он натянул. Снова покачала головой. За те несколько дней, что остались до осени, нужно было переделать кучу дел. Но для начала…

Глянула на себя в зеркало, придирчиво рассматривая собственное отражение. Кончиками пальцев провела по шее и груди, задержалась на несколько секунд. Узкая юбка, безупречно сидящая белая блузка, расстёгнутая лишь на пару верхних пуговиц, виднеющаяся в вырезе золотая цепочка на шоколадной от загара коже. Волосы выгорели на солнце и казались светлее обычного.

Эти три недели помогли мне прийти в себя, собраться и принять определённые решения, в правильности которых я, сколько бы себя ни уверяла, увы, уверена так и не была. Разговор не окончен… В памяти так и звучали сказанные напоследок слова Антона. Нам действительно нужно было поговорить. Как бы ни противилось моё нутро, я понимала, что должна дать Денису возможность всё рассказать, объяснить. Особенно теперь. Хочу я того или нет, потому что… Потому что я, чёрт возьми, взрослая женщина и вести себя должна, как взрослая женщина. Слишком многое нас связывает. Слишком…

Пройдя по знакомому коридору, я коротко постучала в дверь и толкнула её. С вечера я повторяла себе, что готова к этой встрече, что смогу держаться спокойной, но на самом деле готова я к ней не была. Более того, понимала я, что сколько бы ни оттягивала, ничего не изменится. Напротив.

— Аня, — увидев меня, Денис поднялся из-за стола и пошёл навстречу.

Смотрел на меня как-то лихорадочно, жадно, будто прошёл не месяц, а несколько лет. Пожалуй, так не смотрел на меня он даже после расставания, продлившегося семь лет. Задержался на лице, на вырезе блузки и снова посмотрел в лицо. Глаза его, коньячно-карие, стали тёмными, в глубине зрачков вспыхнули искры. Мне показалось, что за этот месяц он немного осунулся, похудел. Не дав себе возможности раздумывать об этом, я подошла ближе и протянула ему лист бумаги.

— Что это? — он мельком глянул на него и нахмурился. Снова посмотрел на меня.

— Заявление, — выговорила я. Нервно, протяжно выдохнула. — Подпиши его, Денис. Так будет лучше.