Двойное сердце агента

Глаза Тоффроя встретились с жестким взглядом президента, и генерал осекся. В кабинете воцарилась пронзительная тишина.

– Первым в космосе должен быть гражданин Америки! – с металлом в голосе произнес Эйзенхауэр. – И вы оба лично отвечаете за то, чтобы русские аплодировали нашему астронавту с земли!

– Господин президент! – по-армейски отчеканил Даллес. – Можете не сомневаться, Советы нас не обгонят. Уже завтра мы приступаем к активной фазе операции «Обратный отсчет»!

* * *

В Вологодских лесах уже вторую неделю лил тягучий дождь. Заключенные колонии строгого режима, увязая в глинистой жиже, подтаскивали тяжелые скользкие бревна к ржавой пилораме. Железные зубья с протяжным стоном вгрызались в древесину, с трудом разрывая разбухшие волокна. И, тщетно пытаясь заглушить стон древесной плоти, из репродуктора, прикрученного колючей проволокой к вышке с часовым, разносился над лагерем звонкий голос Гелены Великановой:

  Ландыши! Ландыши!
          Светлого мая привет.
  Ландыши, ландыши —
  Белый букет [1].

У пилорамы командовал Крамаренко – пожилой рецидивист, своим картавым говором и внешностью напоминавший Ленина.

– Грузи, грузи! – глотая букву «р», кричал он другим зекам, принимая бревна и загружая их на направляющие.

Подали очередное толстенное бревно. Крамаренко, надрывно крякнув, подхватил его и, тяжело дыша, стал подталкивать к вращающимся зубьям.

– Вж-ж-жи! – завизжала пила, всасывая в себя мясистый комель. Неожиданно нога Крамаренко скользнула по раскисшей глине, бревно спружинило, сыграло, крученая сила подбросила деревяху вверх, и полетело оно прямо на растянувшегося в луже Крамаренко. Казалось, еще мгновение – и бревно обрушится всем весом на его седую голову. Но откуда ни возьмись распростерлись над Крамаренко чьи-то руки, подхватили бревно, оттащили в сторону.

          Ты сегодня мне принес
          Не букет из алых роз… —

продолжала распевать из репродуктора Великанова.

Уже попрощавшийся с жизнью Крамаренко открыл глаза и увидел веселое лицо Олейникова – зека из второго отряда, который, широко улыбнувшись, подмигнул ему и подпел Великановой:

  Ты сегодня мне принес
  Не букет из алых роз…
  А бутылочку «Столичную».
  Заберемся в камыши,
  Надеремся от души,
  На хрена нам эти ландыши!

Визгливо взвывший за железными воротами зоны автомобильный гудок оборвал песнь Олейникова. Вертухаи бросились отворять, из конторы выскочил начальник зоны и вприпрыжку побежал к воротам.

Во двор въехала темно-синяя «Победа», скрипнули тормоза, распахнулась дверца, и из автомобильного чрева появился высокий молодой офицер в форме майора госбезопасности.

– О, кино, наверное, привезли! – хохотнул Олейников, наблюдая, как начальник зоны подобострастно козыряет прибывшему майору.

Зеки заржали. Но тут ударила по ушам караульная сирена, залаяли псы, побежали автоматчики, на бегу выхрипывая команду «стро-о-ойсь!».

Подгоняемые прикладами, толкая друг друга, спотыкаясь и падая в грязь, зеки бросились строиться.

Майор оглядел строй заключенных, раскрыл бумажную папку, полистал и, легким движением головы подозвав начальника зоны, ткнул пальцем в список. Тот кивнул и, набрав полные легкие воздуха, с усердием рявкнул:

– Заключенный Олейников! Два шага из строя!

Зачавкали в грязи кирзовые сапоги зеков, строй перед Олейниковым расступился, освобождая проход. Олейников прищурился, хитрая улыбка скользнула по его губам. Глянув на стоявшего рядом щупленького зека, он легонько подтолкнул его вперед и заговорщицки шепнул:

– Тебя!

Зек вздрогнул и испуганно завертел головой.

– А, нет, меня… – успокоил его Олейников. – Грамотой, наверное, награждать будут.

* * *

Из папирос майор Зорин признавал только «Казбек». Когда-то давно, еще учась на юридическом, он как лучший студент был направлен на практику к легендарному муровскому сыщику Владимиру Чанову. Чанов курил, курил много, и только «Казбек», неуловимым движением пальцев лихо заламывая мундштук. Зорин боготворил Чанова, стараясь во всем ему подражать: носил такой же обвислый пиджак (в складках можно было спрятать еще один пистолет) и пил такой же круто заваренный чай с кислыми дольками антоновки (мозг бодрит и витаминами питает!). Тогда же Зорин и закурил. Удовольствия он от этого не получал, только кашлял надрывно, но не соответствовать облику великого сыщика он не мог.

Вот и сейчас Зорин, глубоко затянувшись, сорвался на резкий, дерущий горло кашель. Дребезжащее эхо отразилось от крашенных отвратительной масляной краской стен допросного кабинета. Отхлебнув из стакана горячий чай, Зорин рукой разогнал дым над головой и, восстановив сбившееся дыхание, поднял взгляд на стоявшего перед ним Олейникова.

– Садитесь, Петр Алексеевич, – хрипло сказал Зорин и показал рукой на прикрученный шурупами к полу металлический стул.

– Так я уже десять лет как сижу… – ухмыльнулся Олейников.