Двойной бренди, я сегодня гуляю

Лаи она не видела со вчерашнего дня. Он проводил уехавших утром Дафию и Дорана, а затем, как и планировал, отправился в центральный архив. На конгрессе его ощутимо не хватало, несмотря на обилие темпераментных докладчиков. Лаи умел оживлять атмосферу, задавая спокойные остроумные вопросы и демонстрируя эрудицию в самых неожиданных областях. В его отсутствие секция протекала как-то необязательно. В перерыве Лика попыталась разыскать Патрика, но он не попадался ей на глаза.

Она решила было выпить кофе, но раздумала — всё-таки неохота было давиться этим суррогатом. Всё ещё не определившись, пойдёт она на следующее заседание или нет, она спустилась в фойе первого этажа. Там почти никого не было — все тусовались наверху, у столов с напитками и закусками. Её взгляд случайно упал на портрет, висевший справа от главной лестницы. Портрет показался ей знакомым. Так и есть, Фаома Лаи. Ну конечно, он же был ректором этого университета.

Лика остановилась, разглядывая портрет. Это был не тот портрет, что в музее, вообще не картина — обычная фотография, отпечатанная на пластиковом панно. Не слишком удачная, скорее всего, любительская. Левый край изображения чуть смазан, как будто его поймали в движении. Здесь он был в другом головном уборе, густо-синем с жёлтыми узорами. Черты лица грубее, чем у Виктора; веки сильно насурьмлены, по старинному обычаю Барнарды, и всё-таки сходство было очевидно. Немного насупленные тёмные брови, упряминка в складках переносицы, бледный чистый лоб; пухлая малиновая губа по-детски оттопырена под усами, отпущенными гораздо длиннее, чем у Виктора... Хорошее, честное лицо. Обладатели таких лиц долго не живут, почему-то пришло ей в голову. Но ведь барнардцы и вообще живут недолго. Сколько ему здесь лет? Тридцать пять, тридцать восемь? Она так и не научилась ориентироваться в барнардских возрастах.

Сев на низкий диван, Лика развернула компьютер и зашла на сайт издательства университета. Пальцы сами собой набрали в поиске: "Биография Фаомы Лаи". Как она и рассчитывала, там нашлась версия на маорийском. Расплатившись, Лика загрузила файл и открыла первую страницу.

"Ровно двести лет назад Фаома Лаи, 109-й ректор Объединённого Золотого Университета Таиххэ, был убит сумасшедшим экстремистом на проспекте Белых Цветов. Убийца, выпустивший ему в голову три пули, принадлежал к группировке "Дети Таиххэ", противникам инициированного Фаомой проекта по межконтинентальному обмену студентами..."

Лика прервала чтение. Почему Лаи не рассказывал ей, что случилось с его предком? Почему он позволял себе легкомысленно шутить на тему выстрелов в голову из-за взглядов на образование? Или она по-прежнему чего-то в нём не понимает?

"Это чудовищное преступление вызвало такое возмущение среди самих же таиххан, что убийце ещё при задержании вырвали весь локон чести..."

На монитор легла чья-то тень. Так внезапно, что Лика вздрогнула и рефлекторно свернула свиток. Патрик, будь он неладен, решила она в следующую секунду, а ещё через секунду поняла, что это не Патрик. Хотя фигура, возвышавшаяся над ней, безусловно принадлежала к земной расе.

— Можно, я к вам присяду? Вы говорите по-английски?

Лика уже видела её на конференции; не запомнить её было сложно: огромная, под два метра ростом, костистая, как лошадь, девяностолетняя негритянка в сером свитере грубой вязки. В элегантном интерьере барнардского университета она выглядела донельзя странно — как революционный матрос в Зимнем дворце. Лике не очень хотелось вступать с ней в разговор — на секции эта тётка произвела на неё неприятное впечатление, — но не пошлёшь же её без повода. Из вежливости Лика промычала что-то неопределённое, но её визави вполне этим удовлетворилась. Немедленно плюхнув зад на диван рядом с Ликой, она светски поинтересовалась:

— Решили не ходить на эти заседания?

Лика снова хмыкнула нечто, что должно было изображать ответ. Она всё ещё злилась, что ей помешали читать. Как некоторые люди не понимают, что чтение — процесс интимный, может быть, более интимный, чем секс, потому что в сексе всё же участвуют двое, а чтение возможно только наедине с собой? Однако старуха восприняла издаваемые ею звуки как готовность к задушевному общению.

— И правильно, — сказала она, сгорбившись на слишком низком для неё диване и охватив руками колени в засаленных чёрных брюках. — Что тут интересного? Тоска, даже поговорить не с кем толком. Кругом одни дайконы.

Лику передёрнуло. Она слышала, что некоторые за глаза называют барнардцев дайконами — вульгарный намёк на их традиционный локон, в котором кому-то примерещилось сходство с хвостиком редьки. Но в её кругу это было не принято, и она не помнила, чтобы при ней кто-то так выражался вслух. Она почувствовала себя так, будто ей предложили чашку с отпечатками чужой помады.

— Майя, — представилась негритянка. — Майя Лоуренс.

Не отвяжется, поняла Лика. И вместо того, чтобы представиться в ответ, спросила:

— А вы пробовали с ними поговорить?