Как-то мне не улыбается сидеть в классах, ходить строем и, вообще, учиться, когда война идёт. Не, я всё понимаю, папанька во всём прав, но терпежу нет. Потому особо не расстраиваюсь. План, что делать дальше, у меня есть.
Взгляд у еврейского паренька мрачный и тоскливый.
— А ты чего такой весёлый?
— Погодка классная, — что правда. Солнышко сияет, птички поют, чуточку напугал гудением возле уха тяжёлый шмель.
— Погода классная, — пинаю какой-то камушек, тот вприпрыжку скачет вдаль, — заявление в училище приняли, до занятий пол-месяца, гуляй — не хочу.
— А у меня не приняли, — с невыразимой грустью отзывается паренёк. — Придурки!
Обхожу вокруг него, внимательно оглядывая тощую фигуру.
— Что? — следит за мной грустными, чёрными очами.
— Сколько раз подтянешься? — ответа не следует. Понятненько.
— Артиллерист должен быть крепким, бодрым и сильным. Как ты будешь пушку ворочать, миномёт на себе таскать и всё остальное?
— Мозгов, выходит, не нужно?
— И откуда ты такой умный взялся? Меня Борис, кстати, зовут, — протягиваю руку.
— Яков, — суёт узкую ладонь паренёк.
— Рабинович? — слегка хихикаю.
— Почему Рабинович? Эйдельман, — не понимает юмора парень. Замораживаю следующую шутку в стиле «А какая разница?». Может не проникнуться.
— Я — Павлов, — улавливаю взгляд и отнекиваюсь. — Нет. Однофамилец.
Кто мой отец, предпочитаю не афишировать. В Минске нахлебался. Непроизвольно мы передислоцируемся к лавочке и располагаемся там.
— Я — студент мехмата…
— Это что?
— Механико-математический факультет МГУ. Закончил в этом году второй курс и забрал документы. Решил пойти в артучилище, — принимается за печальное повествование Яков. — Как-то услышал, что самая трудная и нужная специальность — корректировщик огня. Установка прицелов, углов стрельбы, взятие поправок — почти голая математика. А с числами я на ты. Могу трёхзначные числа в уме перемножать…
— Сто восемьдесят три умножить на двести шестнадцать, — выдаю пример наобум. Яков замолкает секунд на десять, уходит в себя.
— Тридцать девять тысяч пятьсот двадцать восемь.
Со своей стороны трачу почти десять минут, чтобы вычислить ответ. Пришлось блокнот доставать с карандашом.
— Верно, — честно говоря, я ошарашен, но стараюсь не подавать вида. Достаю таблицы стрельбы из 82-мм миномёта, с которыми мы в школе упражнялись.
— Держи…
— Это что?
Объясняю. Яков протягивает листы обратно.
— Мне несколько часов надо, чтобы все эти таблицы в голове уложить.
Несколько часов ему, гадство, надо! Мы несколько недель учили, и то… Договариваемся на одну страницу, которую студент изучает минут пятнадцать. Терпеливо жду, тщательно оглядывая изредка проходящих мимо девушек. Через четверть часа начинаю гонять Яшку по этой странице, поражаясь всё больше и больше. Ответ даёт спустя две секунды. Будто поместил всю страницу в голове и по запросу считывает ответ. И ещё кое-что замечаю, но пока не уверен.
— Поехали со мной в Минск?
— Что мне там делать? — грустно вопрошает парень. — У меня денег впритык на обратную дорогу.
Зато у меня есть, как раз на двоих и хватит. Уверенность внутри появляется и крепнет, что упускать его нельзя.
— Ну, ты ж хотел стать корректировщиком? У меня дядя в гарнизонном штабе служит. Подполковник. В Минске есть курсы для артиллеристов. Что-то вроде инструментальной разведки, точно не помню. Попробую тебя туда пристроить. Билет до Минска тебе, так и быть, на свои куплю…
— А если не получится?
— Получится, — а с чего это не получится, если учесть, кто мой папанька? — А не выйдет, в ополчение пойдёшь, тем же корректировщиком для миномётов.
Яков думает недолго и соглашается.
— Знаю, почему ты согласился, — заявляю с апломбом, просто не могу удержаться. — Потому что ты — еврей, а я тебе пообещал, что отвезу в Минск за свой счёт.
Яков ржёт, что окончательно убеждает меня в правоте. Чувство юмора у парня есть.
Гуляли по городу весь день. По пути заглянули в чайную, перекусили. По ходу дела присматриваюсь к новому приятелю. Приметил кое-что. Парень на год меня старше, но он будто вынырнул из своей родной обжитой среды в какую-то другую. Все животные умеют плавать, но обычные сухопутные твари лезут в воду только по необходимости. При миграциях, например. Антилопа в воде. Или чайка, нырнувшая в воду.
Как в зеркало в него смотрюсь. Особенно, когда он тоже на кое-что обращает внимание.
— Почему-то с тобой нас ни один патруль не задерживает. Я пока до училища дошёл, у меня три раза документы требовали.
— Я — местный, — смеяться смеюсь, а сам думаю. Хм-м, действительно, исподволь, как ловкий диверсант в меня всё-таки прокрался снобизм «золотого мальчика». Очень редко меня останавливают люди в форме. В Минске иногда кое-кто норовит честь отдать, и если рядом папаня, то держите его семеро. Неосторожному достаётся так, что у непривычного человека уши вянут.